Назавтра я еще раз заглянул в тот магазинчик еще до полудня. За кассой сидел лысоватый мужчина средних лет в потрепанном свитере с вырезом и за кружкой кофе просматривал спортивный раздел газеты. Кофе, похоже, он только что приготовил в кофе-машине, и по магазину витал едва различимый нежный аромат. Магазин только что открылся, и других посетителей, кроме меня, еще не было. Из маленьких колонок под потолком звучала старая мелодия Фэроу Сэндерза. Мужчина, судя по всему, был владельцем магазина.
Я поискал пластинку в разделе Чарли Паркера, но тщетно. Вчера я точно ставил ее на место. Делать нечего — я прошерстил все ящики в секции джаза. Быть может, она затесалась куда-то еще. Но сколько б я ни искал, пластинка так и не нашлась. Неужели ее продали за те считаные минуты, пока меня не было? Я подошел к кассе и обратился к мужчине:
— Я ищу одну пластинку джаза — присмотрел ее здесь вчера.
— Какую? — спросил тот, не отрываясь от «Нью-Йорк Таймз».
— «Charlie Parker Plays Bossa Nova», — сказал я.
Мужчина отложил газету, снял очки в тонкой оправе и неспешно повернулся в мою сторону.
— Простите, как вы сказали?
Я повторил. Мужчина молча отхлебнул кофе и еле заметно покачал головой.
— Такой пластинки не существует.
— Разумеется, — сказал я.
— Если устроит «Перри Комо поет Джими Хендрикса», у нас есть.
— «Перри Комо поет…», — начал было я, но понял, что надо мной подтрунивают. Он из таких, кто острит, а сам даже не улыбнется.
— Но я действительно ее видел, — сказал я. — Подумал, что наверняка такое сделали шутки ради.
— Говорите, видели ее здесь?
— Да, вчера, ближе к вечеру, здесь, — сказал я и описал пластинку: какой конверт, какие композиции, ценник — 35 долларов.
— Вы явно что-то путаете. Такой пластинки у нас никогда не было. Джаз закупаю я сам, цену ставлю тоже. Увидел бы — и не хотел бы, да запомнил.
И он еще раз покачал головой, надел очки и вновь развернул спортивный раздел газеты, но вдруг, будто передумав, опять снял очки, прищурился и пристально посмотрел на меня. Затем сказал:
— Однако если вы когда-нибудь раздобудете эту пластинку, непременно дайте мне послушать, договорились?
И вот еще что было.
Случилось это намного позже (по правде говоря — совсем недавно). Чарли Паркер мне приснился. В том сне он исполнил для меня — меня одного — «Corcovado». Соло на альт-саксофоне, без ритм-секции.
Птица стоял посреди света — на длинной солнечной дорожке, и свет падал на него сквозь какую-то щель. Похоже, утренний — свежий, неподдельный, еще без чего бы то ни было лишнего. Лицо Птицы, обращенное ко мне, скрывала глубокая тень, но я сумел разглядеть, что был он в темном двубортном костюме и белой рубашке, в ярком галстуке. А вот альт-саксофон у него в руках был весь грязный, в пыли и ржавчине. Вместо сломанной кнопки он примотал клейкой лентой хлебало от чайной ложечки. Меня изумило это прискорбное зрелище: да пусть он хоть сам Птица — неужто возможно извлекать звуки из такого жалкого инструмента?