«Уголёк» издал звук, отдалённо похожий на рычание, но больше напоминающий треск углей в костре.
— Да, ну твою мать, — вырвалось у меня.
— Незримая, храни нас, — с ужасом прошептала Эвелина.
Я сплёл пальцы в особом якоре. Вообще, режим берсерка так часто нельзя использовать, потому как можно повредиться умом. Но выбора особого у меня не было.
— Ярость пса, — прошептал я.
И ничего…
— Что за ярость? — испуганно спросила Эвелина, тихонько пятясь от приближающегося «уголька», — Какого пса?
Я не слушал её, обеспокоенно оглядываясь и поднимая глаза к потолку. Берсерк не сработал опять! Да, грёбаный насрать, почему?!
Ответом мне служило чувство беспомощности внутри, будто какая-то часть моей души рвалась к небу. Она пыталась дотянуться до Красной Луны, но не могла, потому как нас отделяли толщи камня и земли.
Твою-то Пробоину… Кажется, техника Пса, которой меня обучили духи Борзовых, каким-то образом сплелась с моими собственными навыками.
Монстр тихонько двигался к нам. Выставив нож, другой рукой я попытался завести Эвелину с мальцом себе за спину.
— Пока задержу его, попробуете уйти, — твёрдо сказал я, хотя понимал, что под словом «задержу» скрывается скорее всего смерть.
Что собой представляет «уголёк» по сути? Что-то среднее между собакой и львом, только выскочившим из самого ада. Убежать от такого монстра не представлялось возможным — в памяти прекрасно сохранилось, с какой скоростью носятся все эти элементали стихий.
— И не думай, деверь! — чернолунница встала рядом, выставила посох красным концом вперёд, — Жена Последнего Привратника рождена для того, чтобы спасти этот мир. И, видит Незримая, нет высшей чести, чтобы отдать жизнь для защиты хотя бы частички этого мира.
Я усмехнулся. Это она, видимо, имела в виду Хромого… Красиво говорит, хоть и непонятно.
Судя по глазам пацана, тот бы и рад броситься бежать, но только ноги приросли к полу от страха. Ладно хоть мой Василий больше не устраивал гормональных истерик — пообтёрся со мной парень, возмужал.
«Уголёк» пока не кидался, водил безглазой мордой из стороны в сторону, словно принюхивался к стенам туннеля, и мне впервые удалось рассмотреть исчадие Вертуна так близко.
Тёмно-красная, почти чёрная шкура, с ярко-алыми прожилками, будто она тлела изнутри. Между прожилками перескакивали искорки, словно угли трескались, и эти всполохи напоминали редкую шерсть.
На загривке внутренний жар «уголька» вырывался на полную, образуя огненную гриву — языки пламени поднимались от шеи, бросая на стены вокруг отсветы, как от костра. Хорошо хоть, в туннеле теперь точно не было недостатка света.