Однако маруны не сложили оружия, под гнетом обстоятельств они стали принимать в свои ряды мулатов наряду с чёрными, в прошлом рабами. Целью такого альянса была полномасштабная вой на за независимость до победного конца. Шли ожесточённые бои, и маруны были близки к победе, но их проверенная тактика – поджоги, отравления, засады и грабежи – устаревала на глазах. Их роль в окончательном разгроме французов забылась так же быстро, как после войн Туссена, когда маруны оказались на обочине истории. Диктаторы, оказавшиеся у власти после обретения независимости в условиях неразберихи, не тратили время на показные разглагольствования о свободе и равенстве. Бывший раб Кристоф в союзе с французской армией Леклерка вероломно ударил по корпусам Биассу и Жана-Франсуа, став правителем северной части острова. Провозгласивший сам себя королём, он, как и подобает королям, угробил двадцать тысяч своих соплеменников при постройке роскошного дворца и бесполезной, как оказалось, крепости.
После измены Кристофа, казалось бы, предательство маруновщины самими маруновцами стало делом времени, но борьба продолжалась. Уцелевшим вожакам-ветеранам было не привыкать к обману и отступничеству. В каком-то смысле, такие неприятности лишь укрепляли их стойкость. Столкнувшись с новым типом угнетателей уже на первых порах годы независимости, они тоже искали и находили любопытные способы защитить свою свободу.
Лет пятьдесят тому назад молодой археолог, афроамериканка Зора Нил Хёрстон[175], ученица великого этнографа Боаса[176], собралась впервые посетить Гаити. Собирая материалы для экспедиции, она обнаружила одну странную вещь. В единственном на тот момент надёжном источнике по теме вуду она прочла о тайных сообществах, свирепствовавших в долине Мирбале. Автор монографии, видный африканист Мелвилл Херсковиц[177], описывал, как члены этих подпольных группировок созывают друг друга перестуком камней по системе, схожей с той, что ей доводилось наблюдать среди адептов общества Зангбето в Дагомее. Страх гаитян перед этими ячейками был так силён, что исследователю с большим трудом удалось разузнать названия только двух.
Одной была Биссаго, и люди из неё «носили рога и держали в руках свечи», а члены второй группировки называли себя «Голыми свиньями» (Les cochons sans poils). Члены обеих якобы умели превращаться в животных, бесчинствуя в этом виде по ночам.
Существование подобных сообществ на Гаити стало новостью для молодого учёного, но её не смутила живучесть этого феномена, присущего самым разным африканским культурам. Детство Зоры Хёрстон прошло в деревушке, населённой одними чернокожими, и она с малых лет ощущала африканские корни окружавших её людей. В пламенных богослужениях и евангельских песнопениях её отца, баптистского проповедника, одержимого христианским «духом», девочке слышались отголоски африканских ритуалов. После смерти матери, в девятилетнем возрасте Хёрстон увлекло на север страны в составе театральной труппы, с которой она добралась до Балтимора, где и закончила школу. Удача сопутствовала ей и далее. Интерес к литературе и фольклору привёл девушку в университет Говарда, а оттуда к стипендии Гуггенхайма в Колумбийском университете, где её наставником стал поддерживавший Хёрстон «Папа Франц».