– Товарищи по ночи, – в словах, которые Инар выдал, сквозила неуместная лирико-задушевная интонация. – Все мы тут братья…
– «Все» – это как? – прервал его глухой голос напротив.
– Я хотел сказать, – запнулся Инар, – мы гаитяне, мы все… – Он имел в виду, что тоже из Бизанго.
– Что верно, то верно, – так же бесстрастно вымолвил темноликий. – Все мы тут дети Африки. Ну, или некоторые.
К счастью для Инара, чьи задушевные речи ещё неизвестно, чем могли для нас закончиться, люди вокруг закричали, что процессия возвращается. Все во дворе нетерпеливо ждали. Жан незаметно увёл нас внутрь храма, где тоже было полно народу. Сквозь ветви бамбука мы наблюдали за тем, как шествие змеится между холмов, то и дело выныривая из тьмы, подобно змее, хорошо изучившей свой маршрут. В руках паломников качались фонари, высвечивая меловую пыль, которая клубилась по обе стороны людского потока.
Доносился гомон голосов, свистки и отрывистые команды конвоиров. Щёлканье кнута задавало ритм гробу, который раскачивался на плечах носильщиков, подобно маятнику. В красно-чёрном серпантине струилось монотонное пение:
Где мы были, где мы были,
Мы на кладбище ходили.
Чтобы выкрасть нашу мать,
Здравствуй мама, здравствуй Дева…
Мы плоды – мы твоё чрево.
Детям надо помогать,
Храбрости не занимать.
Народ валом валил в храмину, гроздья фонарей у входа высвечивали суровые лица разодетых участников ночного парада. Первым внутрь ворвался часовой; изображая пантомиму озабоченного сторожа, он скачками прошёлся вокруг ритуального столба. Следом пожаловал некто с верёвкой в руках, за ним гробоносцы. В помещении стало так тесно, что вид сверху напоминал купол красно-чёрного парашюта. Человеческие тела мерно дрожали в едином ритме. Центральное место заняла ослепительная дама в сверкающем блёстками шёлковом платье начала века. На голове этой леди красовалась пиратская треуголка с плюмажем из перьев страуса. Плавными жестами изящных рук она дирижировала толпой паломников, а её лицо, полускрытое головным убором, излучало полнейшую безмятежность, во взгляде читались пресыщенность и невозмутимость.
Происходящее напоминало неотвязный сон. Установленный поверх чёрно-красного флага, гроб купается в цветах. Каждый адепт задувает свою свечу и кладёт огарок в одну из бархатных шляп у подножия гроба. Царственная дама плывёт перед шеренгой, кивая каждому из гостей. Звон раковин и завывания свистулек тонут в нарастающем рёве людского восторга.
– Двадцать один залп во славу действующего президента!
Во дворе снаружи снова щелкает бич. Дама с головой в огромной шляпе, похожей на глобус, медленно поворачивается к постаменту столба.