О дружбе моей с Семеном узнали они не сразу. Если я уходил из дома и меня спрашивали: «Куда?», я, конечно же, недовольный таким вопросом, отвечал: «Сами не знаете?! К Генке, куда ж еще!..» Генка Байдаков был отличник, учителя хвалили его на всех родительских собраниях, а матери почему-то считали за счастье похвалиться друг перед дружкой: «Мой Ваня (или Петя, или Коля) всю эту четверть дружил с Байдаковым! И знаете, вместо тройки по арифметике принес… четверку!! А я думала, он у меня совсем беспонятливый…» Знаем, как же! Этот Ваня просто контрольную списал у Байдакова, а они уж тут рады, понавыдумывают…
В надежности своего алиби я не сомневался. Во-первых, Генка жил далеко от нашего дома и даже случайно не мог попасться на глаза моей матери; во-вторых, я обзывал его подлизой и на физкультуре подставлял ему ножку на прыжках, он падал и хныкал, а физкультурник ставил ему за это четверку (так что, если в конце концов он не получил золотую медаль, то это по моей милости: ненависть к физкультуре — что значит условный рефлекс! — Генка сохранил на всю жизнь); и в-третьих, я пообещал натравить на него соседскую собаку, овчарку, если он когда-нибудь станет отираться на нашей улице.
В конце концов Генке тоже выпало счастье, и он однажды за все отплатил мне. Я прогулял несколько уроков, и завуч велела мне привести родителей в школу. «А что они вместо меня, что ли, учиться тут будут?!» — хотел я возразить, но вместо этого ловко соврал: «Мать болеет, а отец в командировке!» Она тогда спросила у класса, кто сходит ко мне домой? Все молчали. «Байдаков, а вы?» — «А что — я?» — «У вас же нет общественных поручений. Сходите, помогите товарищу. Как только родители его будут дома — скажите им, что я жду их».
Хоть Генка и видел мой кулак, я целый вечер караулил его на углу. А он приперся со своей матерью. Ну, пошли у них разговоры. Хорошо еще, что отца почему-то не было, а матери своей я сказал, что Генка противный, как аскарида. Она меня, конечно, шлепнула. Но что этот шлепок, да хоть десять таких шлепков, по сравнению с тем, как я помог Генке одеться, когда он уходил от нас. Я снял с вешалки его пальто, воткнул в рукав булавку и держу перед ним. Вот он сунет руку — коль! — он обратно: кусается. И так пока у него слезы на глазах выступили, чуть не разревелся. Еще мать ему крикнула: «Геник! Долго ты будешь копаться!..» Он, конечно, рассказал ей все на улице, а она, наверно, шипела, как гусыня: «Сколько раз тебе говорила, не связывайся со шпаной». В таком деле матери все одинаковые.