— Это вы их скрепили так? — спрашиваю я.
— Нет… — вздыхает мать. — Она сама.
Я стою в нерешительности. Хочется взять и прочитать их. Знаю, там немного вранья… Милена рассказывала о них. Знаю… Я даже просил у нее эти письма, чтоб швырнуть их Сеньке в лицо, а она сказала:
— Зачем?! Хватит, что я их читала. Когда-нибудь это кончится, а нет — я их верну достойно.
И вот я могу взять письма… Но ведь теперь все кончено. А если и не все, надо ли осквернять память?!
— Интересно, — спрашиваю, — он знает?
— Знает, — отвечает мать спокойно, — а ни на могилку, ни к нам не приходил.
— Тогда, — говорю, — я не возьму их.
— Как хочешь. Пожгу их.
Она не спеша открывает топку печи, зажигает газ, бросает туда письма. Они обугливаются, как осенний осиновый лист, и скручиваются. Только скрепка на этом черном букете накаляется докрасна, словно не хочет, чтобы так безвозмездно, бесследно уходило из мира зло.
XVII
Сенька, Семен Шаров — мой лучший друг, лучший мой школьный товарищ. И сейчас он выглядит так же, как в детстве: круглый, румяный, точно свежая саечка, кудрявистый. Такая же кудрявистая, в завитушках его речь — единственное, что отличало и теперь отличает его от сверстников. Он никогда не ответит прямо — «да» или «нет», а обязательно с колесом: «Если взвесить все объективно, то — да!..» Или: «Если сравнить с тем, что мне уже известно по этому поводу, то — нет…»
В остальном он был хорошим парнем.
В школе нам всегда не хватало свободного времени: хотелось побольше почитать, в авиамодельный кружок сходить, научиться фотографировать, да мало ли еще что! Вот мы и договаривались: один день он готовит алгебру, другой день — я, сначала он немецкий переводит, потом я. Переписывали друг у друга и — амба! Но я мог позабыть о своей очереди, а Семен — ни за что, никогда. И чтобы он обиделся, не дал списать — такого не было и быть не могло!
Он всегда выручал. Пошли в поход, у меня на привале кто-то колбасу из рюкзака спер. И никто не признается, все только смеются. Стали обедать — Семен свой сыр пополам режет. Или, я уже в мореходке учился, а Семен в Москве, в мединституте, приезжаю к нему без денег. Он говорит, пойду к брату, займу. Приходит, дает сто рублен — деньги по тем временам немалые, а я как раз домой ехал, надо было гостинцев купить. Выручил. А когда знаешь, что есть на земле человек, который ради тебя все сделает, последний кусок отдаст, то и самому таким хочется быть, может быть даже лучше.
Мать часто говорила мне, что друзья просто-запросто не заводятся, никогда нельзя подводить их или обманывать. Так-то оно так, да ведь понимать это мы начинаем, когда в поучениях уже и нужды нет. Отец рассуждал проще: «С кем попало не водись, со шпаной не связывайся, а то потом не расчухаешься». Таким образом, логика обстоятельств уже в детстве вынуждала к предусмотрительности. Если я сказал, что дружу, то должен показать друга: мать с отцом посмотрят — скажут, можно или нет… Конечно, теперь, говоря так, я утрирую. Родители, если они того хотят, должны узнавать все от нас самих, но так, чтобы и тень подозрения не закрадывалась в наше сердце.