Новое и неожиданное решение казалось ему слишком простым, слишком удобным. Даже друзьям не торопился он поверить его.
В недобрый час прибавилось ему работы. Чтобы за неделю сделать питатели, надо выжать из себя и из рабочих то, на что обычно уходит месяц. А потом?! Потом Костя поручит монтировать стрелу на транспортер, и так уйдет лучшее время. Не заложишь под мастерскую фундамент — махнут на его затею рукой…
Бобкову и Подложному ясно, что пятнадцатого подпишут они не приемочный акт, а новый выговор на Сергея… Так-то оно так, да у Сергея есть теперь Алик. Рабочие подтрунивают над ним, но без зла.
— Ты не прогадал, Алик, — выставлял чумазую пятерню Минович. — На ковер не будут вызывать, — палец загнул, — Костя мозги не будет коптить, — второй загнул, — в случае чего на хрен можешь его послать, — третий, — а он только утрется, — четвертый палец, — да с выработки больше ставки заработаешь! — Но пятый, большой палец складывался в фигу: — Вот как он тебя наказал!
— Дулю ему, — смеялись рабочие, — чтоб не измывался над человеком…
— Точно, точно, — утверждал за Миновича Дмитрий Пономарев, — парню деньги позарез нужны. Серега тебе по дружбе наряда три сверхурочных подмахнет — так у тебя два Костиных оклада выйдет…
Идя после работы к Реснянским, Сергей вспомнил, как назначали его начальником мастерской. Настроение в тот день было паршивое. Томило солнце; угольная пыль лезла за шиворот, забивала горло, он даже осип. Такая работа! Суешься в каждую дыру, следишь и за разгрузкой, и за погрузкой, а тут, как нарочно, застучал редуктор у бульдозера — рассыпался подшипник.
Сергей послал бульдозериста в мастерскую, а сам, утомленный жарой, опустился на глыбу угля. Взгляд упал на елочную иголку под ногами. Видно, сбил ее дятел с ветки, а ветер поиграл ею и бросил на угольный пласт. Ковш экскаватора погрузил иголку вместе с углем в вагон, и вот, после тряски по рельсам, она здесь у Сергея в руках.
Замечтавшись, Сергей сунул иголку на язык и почуял запах хвои, сильный, будто в ельнике…
Пришел бульдозерист с новыми подшипниками. Сергей помогал ему, но усталость как рукой сняло. А все ведь из-за елочки-иголочки, что принесла запах леса.
Откуда-то взялась Люба Калинович.
— Сереженька! Тебя Подложный зовет.
— На ковер? Иду.
Люба надула губы, но первая протянула руку, чтобы он поднялся на эстакаду. Смущаясь и краснея, чего Сергей прежде не замечал за ней, она сказала:
— Почему-то все считают, и ты тоже, что я вызываю только на ругань… Если бы и тебя за этим звали, послала бы курьера…
И от тона, каким были сказаны эти слова, у Сергея екнуло что-то в груди. А Люба перебежала эстакаду и спрыгнула на тропинку, поправляя на юбке оборки. На Сергея она больше не оглянулась.