И мне:
— Ну вот, а ты говорил… Нашли же! Иди к заму, она там. Не знаешь?.. По коридору направо, потом еще два раза направо, потом налево, потом прямо — там найдешь!
Я перевожу дух.
Иду этой дорогой, боясь сбиться, хотя других поворотов нет. Вхожу наконец в кабинет заместителя редактора, а там — Светка! Светка Демина, Семина, Лавочкина и — Галушка.
— Ну, — говорю я, пока она смотрит на меня, узнает и не узнает еще, — и длинна же к тебе дорога!
Светка отодвигает… стол и кидается обнимать меня.
XXVIII
Так бывает: учился с человеком в школе, потом годы почти стерли память о нем.
Где-то от кого-то слышал о нем с пятого на десятое, а приведись вот такая, как у нас со Светкой, встреча — и поневоле вскочишь, будто ветер подымет! Сдвинешь рывком стол, потому что стул упирается в стену и некогда его отставлять, обнимешь давнего товарища, да и охнешь, а то и всплакнешь с радости…
Светка…
Она, конечно, это она! Но что с ней стало?! Тихоня была, худая, бледная… Ничего подобного! Буйная, звонкоголосая, и свежа, как утрешнее молоко! Лишь глаза по-прежнему карие и, как в детстве, кажутся не по-возрасту большими. Вместо гладко зачесанных волос, пробора и тонкой косицы — короткая стрижка, что-то взбитое, взлохмаченное — ни гребешка не нужно, ни заколок. Она хорошо пополнела, раздалась вширь, и я улыбаюсь, думая, что не зря ведь она — Лавочкина. Во всем ее облике чуть уловимая медлительность, будто человек встает со скамейки и намеревается потянуться…
— Ты чего?! Надо мной смеешься?! — вскрикивает она, топая по ковру белым каблуком. — Все выкладывай! Немедленно, все!..
— Ну как же, — я развожу руками, — ты теперь Ла-во-оч-кина… Так просто и не обнимешь!..
— Да-а…
Она усаживает меня на диван, бочком на краешек мостится сама, складывает на коленях руки.
— Давно уже Лавочкина, — рассказывает она, а глазами пожирает меня, и — то лукавость, то грусть, то какое-то онемение в ее взгляде или испуг, то снова радость. — У меня двое ребят: мальчик и девочка. Девочка на тот год в школу пойдет, мальчик в сад. Работа, как видишь. Кончила институт заочно — могу похвастать! Теперь я уже зав. Командую отделом комсомольской жизни. Вот и все. — Она подняла брови, будто раздвинула их шире, и без того широкие. — Ты?..
— Я?.. Я так же: штурман, отпускник.
И вот — первая пауза в разговоре, первая минута молчания, когда мы не столько разглядываем друг друга, сколько думаем, можно и нужно ли говорить сейчас о Милене… Лучше промолчать. Не может ведь Светка думать, что я н е з н а ю. А я, я не могу спрашивать — ведь никто не скажет о Ней нового, никто, и Светка тоже.