— Ну, а другие, которые, допустим, танцуют — учти, их много! — разве они — не народ?! — возмущается Светка.
— Нет, не народ.
— Но кто же?..
— Так, может быть — полова, которую ветер носит.
— Ну, ты и загнул! Значит, меня носит, тебя — нет, ты — народ, а я — не народ…
— Ты, Свет, тоже народ, но только легкомысленный, ты — меньшая часть его…
— Да кто же, по-твоему, народ? Где он, покажи, дотронуться дай!..
Когда доходит до крика, серьезного разговора уже не получится, а жаль. И все же я говорю Светке:
— Мой отец — народ, и мать… И Миленкина мать, и сама Милена.
— Интеллигентка она, а не народ.
— А вот это напрасно! Народ — не специальность и не профессия…
— Только, пожалуйста, — нервно перебила Светка, — не цитируй мне, пожалуйста, «Философский словарь». Это мы уже проходили…
— Вот-вот, проходили…
— Ну и что?!
— А так мимо всего можно пройти.
— Сам-то ты не пройдешь?!
— Да нет, думаю, не пройду.
— Ну и отлично: поговорили! Какой же итог?
— Тимофею Колобову надо памятник заказывать, а не Бунину…
Но Светка не поняла меня. Ведь Колобов такой находчивый, такой проницательный, хоть и кажется скромным. Он по одному письму, присланному Половинкиным в редакцию, распознал его недюжинные способности. Специально в район к нему ездил (Слава в школе работал), заставил там написать какую-то справку с примечаниями, чтобы проверить, не ошибся ли, потом уже перетянул Половинкина в редакцию.
— Свет, — перебиваю ее, — а тебе не бывает тошно?
— Не знаю, — мирно пожала она плечами, ссориться-то надоело уже. — В общем, надо ведь как-то жить… А почему ты об этом?..
— Да потому, — говорю я опять, — что кудесник он, Колобов! Тебя из парикмахерской, Славу из школы, теперь за меня взялся…
— Ну и что?! Разве тебе хуже будет?..
— Да то, — вздохнул я, — веленью божьему, о Муза! будь послушна…
XLIV
Не поняла Светка, к чему я сказал: о Муза, будь послушна!..
И она и Слава Половинкин считают, что им повезло — встретился в жизни Колобов! А по мне — так лучше бы вместо Колобова им встретился только Каплик. Тот хоть человеческое достоинство умеет ценить. А Тимофей?..
В нем есть цепкость на людей, мужицкая зоркость, это правда. Он откручивает пуговицы собеседникам, но совсем не простофиля. И не так просто ему командовать газетой, выискивать новых авторов, редактировать материалы, писать самому, а там еще всякие комитеты, бюро, собрания, заседания — нужные и ненужные мероприятия, присутствовать на которых до́лжно по долгу службы. Ясно, что при такой занятости ему нужны помощники, однодумцы… Но Тимофей посягает на большее — на личность… И думать не смей иначе, чем он. Этого не замечает Светка, не знаю, догадывается ли об этом Половинкин, кажется, только Каплик понимает все, а Тимофей-то как раз и побаивается его. Каплик — единственная муза, непослушная пока Колобову.