Что ж, Колобов разбирается в психологии. Знает: такой вот Светке из парикмахерской в него поверить легче, чем в себя. Нет, я бы не пошел с таким лоцманом…
Рядом с Капликом — да! Тот все поверяет делом. Он весь в мыслях, в макетах, в гранках. Похож чем-то на инженера-диспетчера или на механика судна, без которого ни штурман, ни капитан — ни-ку-да… Такие, как Каплик, не могут без дела, без забот. Их одержимости завидуешь, как таланту. И хорошо, что такие люди чем-то похожи на моего отца. Чем? Крепким внутренним ядрышком, силой своей и нравственностью, без которых так легки, так обманчивы фразы тех, кто только скользит по жизни. Что им пахари или пекари!.. Что им ткачи!.. Но ведь: жили славой, а умерли — только саван…
XLV
Возвращаюсь я через парк. Его пугающая холодная пустота отрезвляет меня.
Мокро, зябко и холодно.
Далеко впереди неровными языками проблескивает пламя. Там, у могилы воинов, павших за освобождение города, горит Вечный огонь. Чем ближе подхожу к нему, тем ярче пламя. Совсем незаметным, отсутствующим кажется туманный свет фонарей над аллеей.
Перед солдатской могилой стоит человек.
Кругом черно и полночь. Факел Вечного огня у надгробия полыхает синевато-призрачными языками.
От неровно дрожащего огня то меркнет, то фиолетовым озаряется скуластое лицо человека. Я подхожу еще ближе — его черные губы, видные на фоне огня как на негативной пленке, что-то шепчут.
Гулко стучат мои ботинки по плитам железобетона. Человек не слышит Я останавливаюсь рядом с ним, вздыхаю. Он поворачивается и кивает мне, как давно знакомому.
Я даю ему сигарету.
Покурив, мы расходимся.
На прощание я говорю:
— У нас у всех кто-нибудь там…
Человек скупо кивает, соглашается со мной. Приостановившись, говорит:
— У меня все там…
А я думаю, что минута молчания у огня печальной памяти и славы сблизила нас, мы стали друзьями.
XLVI
Нелегко находить друзей, еще тяжелей терять их.
Так обычно говорила Евдокия Дмитриевна, наша учительница. Повторила она эти слова и на кладбище, когда мы встретились у Милены. И, может быть совсем некстати, я вспомнил, как на уроках литературы она убеждала: «Книга не только источник знаний и зеркало души. Книга — друг, который никогда не изменит».
Когда я уезжал в мореходку, Милена подарила мне книгу, завернутую в газету, и попросила:
— Только не разворачивай сейчас, вот приедешь — тогда…
Я хотел увидеть хоть какую-нибудь надпись, но она оказалась и не нужна, так красноречиво и многозначительно было название — «Я люблю»… Прочитал роман в одну ночь и вдруг на последней странице — строчки, написанные ее рукой: «Самому дорогому человеку от жестокой девчонки. Милена». Потом уже я узнал, что ей посоветовала этот роман Евдокия Дмитриевна.