Я положил вилку, катаю хлебный шарик, леплю чертика, и мне все равно. Отвечать ему я не буду. Он теперь не поверит. Скажет: «С чего бы это вдруг у тебя товарищи в газетке завелись? Никогда не было, а теперь ни дня ни ночи без их не проводишь?»
— Молчишь?! — продолжает он. — А я тебе прямо скажу: сомнительные знакомства завелись… Ты что? Тебя из флота прогнали?.. За какую такую провинность, интересно бы знать?! И почему от нас с матерью скрываешь? Ты думаешь, мы с ей зря спину гнули? Думаешь, мы не должны знать, на какие такие средства́ ты выпиваешь?! Дружки все одинаково по́ют. Вчера они тебя угостили, и еще угостят, а потом придет твоя очередь, а как же?! Мы думаем, у тебя сначала горе… Правильно, горе. Я тебе за это ничего не скажу, сам четвертиночку тебе куплю, сядем, выпьем по-человечески, помянем…
— Отец! — перебивает мать, и, кажется, вовремя, не то бы я сам его оборвал.
— Подожди, молчи сиди! — машет он на нее рукой. — Я это все к примеру говорю, и ты на меня не серчай, ты слушай, я тебе скажу дело. Если тебя с работы выгнали, ты не отчаивайся, не заводи плохих знакомств. Они до добра не доведут. Ты признайся нам с матерью! Подумаем, обсудим, пойдешь к нам на завод. Я тебя сам в ученики возьму…
…Нет, все-таки отец у меня хороший, хоть и прямолинейный. Он долго рассусоливает, как хорошо было бы нам на заводе вдвоем. Я бы где и помогнул ему, где б кардан подтащил, а он бы посидел, старый, покурил. А как он меня поднатаскал бы хорошо — пошел бы прямо к директору и сказал бы: вот сын мой, грамотный, его можно хоть мастером или начальником смены ставить…
Впервые за многие наши разговоры и сидения за этим семейным столом я не перечу им — ни отцу, ни матери, не оправдываюсь, не выдумываю ничего, не спорю. И ему это странно. Странно и матери, которая решительно перебивает отца, спрашивает меня:
— Что ты угнулся, молчишь? Отвечай нам!..
Родная мама, что я тебе скажу сейчас, что отвечу, когда и сам ничего не знаю. Вы готовы к самому страшному моему признанию. Все что угодно, только бы не быть в неведении, знать, чем я дышу, что думаю. Но у меня нет плохого на сердце, нет! Я расстроен, растерян, это верно. И прежняя моя жизненная дорожка оборвалась — негаданно, нечаянно. Вы, пожалуй, правы: нечего мне сидеть тут сложа руки, лучше уехать. Нужно уехать, вдалеке от дома прийти в себя, а потом уже и сказать вам обо всем.
— Нет, мать, криком ты от него ничего не добьешься, я тебе всю жизнь говорил!.. Сынок, ну?!
Дорогие вы мои старики! Всю жизнь воспитывали, всю жизнь трудились — ради меня. Дайте срок, я вернусь к вам, оправдавшим надежды. А теперь…