— Потянет ещё немного — и конец. Совсем дряхлый стал.
— В прошлый четверг ждал я поезда в Ше́нквицах…
— В Ча́никовцах, — поправляет второй.
— В Шенквицах…
Шенквичанам название «Чаниковцы» не нравится, вот они и называют свою станцию по-старому.
— Ждал я там поезда, наконец примчался он с грохотом… И тут из одного вагона выскакивает Загрушка, а за ним остальные музыканты посыпались. Не все ещё на перрон выбраться успели, а кто-то уже Загрушку за полу дёргает.
— Грянем, что ль? — прогудел этот дядька.
— Грянем! — ответил Загрушка.
— Что ж мы отхватим? — спросили музыканты.
— Отхватим-ка «Злату Прагу»…
Я и опомниться не успел, а музыканты уже в круг стали да как грянут. Пассажиры из вагонов в окна высунулись, на перроне со всех сторон оркестр обступили.
— Что тут такое, что за музыканты? — спрашивают.
— Из Грушковца музыканты. Знаете небось старого-то Загрушку?
— Загрушку? Это какого?
— Капельмейстера.
— А едут они откуда? — спрашивают пассажиры. — Со свадьбы, что ли?
— Зачем со свадьбы! В Цифере на похоронах играли!
— На похоронах? Вот тебе и раз! А тут этакую весёлую завели?
— Сами слышите. Покойнику сыграли, теперь живым играют.
— Кому же они играют?
— А всем. Это вам не филармония. Филармония только для радио играет да тем, кто в Братиславе живёт. А грушковецкий духовой оркестр хоть кому сыграет.
— Ну-ну! Так ведь это разные вещи!
— Понятно, что разные. Грушковецкий оркестр играл в Цифере, а филармония в Цифер не приедет.
Первый старичок и сказать не успел, а второй уже смеётся.
— Духовой оркестр играл в Цифере, а в Цифер филармония не приедет! — ещё раз повторил первый.
Потом он глянул на своего приятеля, увидал, что тот смеётся, и давай сам смеяться. Сначала потихоньку, а потом всё громче и громче. Беззубый рот разинул и глаза выпучил так, что слёзы брызнули.
Все на улице видели, как они от смеха за живот держатся. Я и сам их видел, а потому могу вам всё это рассказать.
Я стоял у Ри́зика и ждал, когда набежит вода в ведро. Я порядком озяб и начинал злиться на святого Флориана. Это из-за него вода текла медленно, словно он позволил ей замёрзнуть за ночь и только сейчас спохватился воду оттаивать. Вот стою я так, на пальцы дую, на деревню поглядываю. И вдруг, откуда ни возьмись, старый Загрушка из-за церкви выходит. Я сразу его узнал: он ходит, с ноги на ногу́ переваливается, того и гляди, упадёт ещё. «Прощай тогда весь оркестр! — думаю. — И куда ты такую огромную трубу тащишь?» А нёс он на плече ту большущую трубу, которую вы, уж конечно, видали в оркестре. Шагал он по дороге, и вид был у него ужасно важный. Все, кто стоял на улице, с любопытством на него поглядывали. Сегодня праздника, кажись, никакого нет? Или, может, процессия какая-нибудь будет?