— Перестань «выкать» наедине! Тебе сам Владыка право дал, а я уж тем более!
— Хорошо. Твоя дочь ему «свет в окошке»! Не гневайся за это!
— Да я только рад! Одна постоянно… Только сёстры и есть для общения. Если будут дружить… Но! — поднял палец вверх Саним. — Только дружить! Это прекрасно! Давай так… Мы с тобой ни о чём не говорили, а я Ланирию тихонечко поспрошаю, что она о Скале думает. Потом уже решим, как действовать.
— Логично! Ну, тогда и я пойду!
— Жене докладывать?
— Как догадался?
— Понятно, чьих это рук дело! Я без малого тридцать лет женат и кое-что в семейной жизни смыслю! Поверь! Пока Фанни всех твоих друзей не переженит, не успокоится! У женщин это как спортивные игрища, правил которых мужчинам не понять.
— А надо?
— Ты сколько в браке? Пару месяцев уже? Молодец! Мудреешь на глазах!
Мы рассмеялись и заговорщицки пожали друг другу руки, довольные беседой.
Саним Бельжский после тяжёлого трудового дня покинул дворец и поехал в свой столичный дом, прихватив несколько объёмных папок с бумагами, требующих немедленного рассмотрения. Поцеловав жену, встречающую его на пороге, ласково сказал:
— Дорогая, я сейчас ещё немного поработаю перед ужином, но перед этим хочу поговорить с Ланирией. Позови, пожалуйста, её ко мне.
Дочь явилась на удивление быстро. Казначей, устало потерев глаза, посмотрел на неё. Большая, суровая, но легкоранимая… Саним никогда не скрывал, что младшенькая, всегда была для него самой любимой из трёх дочерей. Старшеньким тоже отводилось место в сердце, но Лани до такой степени сильно напоминала его в юности — нескладного, полноватого подростка, доброго, но страдающего от своих комплексов, что возникало чувство такого понимания и родства, заставляя, к внутреннему личному стыду, выделять одну из дочерей больше.
— Пап? Ты чего? — спросила Ланирия, чувствуя, что пауза затянулась.
— А? Прости дочь! Задумался! Просто давно не общались и интересно узнать, как ты живёшь. Что в Школе нового?
— В Школе? Знаешь, я разочарована. Всегда считала художников такими… будто бы с неба свалившимися, одухотворёнными личностями, а тут… Картины хорошие, а люди — дерьмецом попахивают.
— Что? Прям, вот все и попахивают?
— Почти. Некоторые воняют. Сколько апломба! Сколько веры в свою исключительность!
— Не обижают? — напряжённо поинтересовался Саним.
— Эти? Я тебя умоляю! Каждый думает лишь об одном — обогатиться, а я всё-таки дочка самого казначея и ссориться со мной невыгодно. Смешки, естественно, за спиной раздаются, но тихенькие.
— И ни одного таланта?