До Сюбялирова доносились отрывистые распоряжения Луки:
— …Раненого Семена Трынкина не убивать, оставить для допроса… В сторону Быстрой выслать дозор… Троим солдатам остаться, сделать прорубь и спустить мертвых большевиков в реку, а убитых лошадей отвезти в штаб на мясо…
Потом Лука с приближенными ускакал. Спустя некоторое время в том же направлении, громко разговаривая, прошло много людей.
Наступила глухая тишина. Желтая кукша неслышно опустилась возле Сюбялирова и удивленно повертела головой. Пролетели с криком две вороны.
Сумерки быстро сгущались, шел густой снег.
Когда совсем стемнело, Сюбялиров двинулся прямо по целине на запад, стараясь срезать большую излучину Талбы. Он проходил сквозь застывшие в снежном покое лесочки, пересекал заросшие кустарником кочковатые поляны, оставлял в стороне какие-то тропинки, по которым возили сено или ходили к проруби. Он шел напрямик.
Очень хотелось пить. Пересохшее горло стягивали тугие кольца. В ушах перезванивались колокольчики. А он все шел вперед, время от времени хватая пригоршнями снег и глотая его на ходу.
Вскоре Сюбялиров окончательно выбился из сил. Ведь он не спал уже третью ночь. И последний раз ел еще утром, да и какая это была еда — ломоть хлеба и кружка воды!
Порой ему хотелось позабыть обо всем, уткнуться в снег и уснуть, уснуть надолго, пусть даже навсегда…
Но он шел, он шел все дальше и дальше на запад.
Наконец Сюбялирову попалась пешая тропка, уходящая в том же направлении, куда стремился и он. Изредка оглядываясь, он пошел по ней. Вскоре он миновал усеянное снежными бугорками небольшое поле и вдруг натолкнулся на занесенное сугробами жилье. Огромная изба, похожая на большой стог снега, чернела проемами окон; она была необитаема. А рядом в юртенке, напоминавшей жалкую копну, белели льдинками маленькие окошки. Обитатели юрты, видимо, спали мертвым сном.
Сюбялиров сразу заметил возле стены воткнутые в кучу снега лыжи и устремился к ним. Но в это время с крыши юрты прямо ему под ноги со звонким лаем скатился пушистый комочек. Собачонка рычала и кидалась на пришельца, норовя схватить его сзади за икры. Сюбялиров, то и дело оборачиваясь и досадливо отмахиваясь от собаки, подошел к снежной куче и выдернул лыжи. Он уже завязывал крепление на второй ноге, когда тупо хлопнула обитая кожей дверь и из юрты выскочил рослый человек.
— Эй, товарищ… Гм… — человек запнулся на полуслове. — Или как тебя… Зачем тебе мои лыжи? — И он направился было к Сюбялирову, но, увидев у него за спиной винтовку, отшатнулся.
— Дружище, ты, видно, бедняк… — начал Сюбялиров, выпрямившись и уже стоя на лыжах — Постой! Да ты не Ляглярин, отец Никиты?