— И вообще, — поддержал предложение Джастина, Марлон, — в гостях хорошо, а дома лучше. Ведь мы-то не теснимся по сорок человек в казарме, а культурно размещаимси в отдельных залах.
Марлон еще долго хохотал над собственной шуткой. И дело было не столько в шутке или выпитом вине, сколько в нем самом. На самом деле, старый солдат немного приврал. По армейским меркам — действительно самую малость. Постоянные обитатели Дурн-фара жили в комнатах по четыре человека. А именно в их комнате даже был небольшой камин. Именно вокруг него друзья и развесили свои промокшие портки, сапоги и прочие, вымокшие насквозь, вещи. То есть — все вещи. Так как на улице бушевал такой ливень, причем из-за сильного, порывистого ветра хлещущий со всех сторон, что впору было отращивать жабры. Именно так и выразился Райт, промолчавший почти весь вечер, а теперь, оказавшись в привычной обстановке, снова посмелевший и улыбающийся.
— И чего же ты тогда лыбишься? Того и гляди — харя треснет.
Кисло пробурчал Сэми, так же греющийся у очага в одних подштанниках. Его дежурство недавно закончилось, и он тоже промок до нитки. Сидя на низком табурете, смешно нахохлившись и сложив руки на дряблом бледном животе, он обиженно посматривал на соседей.
— Ничего у меня не треснет, — беззлобно возразил Райт. — Я ведь натренированный. Постоянно улыбаюсь. А вот если ты вдруг попробуешь, то твои пухлые щеки, а заодно и все подбородки, окажутся в опасности. Поэтому на, смажь, чтоб не потрескались.
Он протянул Сэму небольшой сверток, из которого выглядывали пара оставшихся кусочков жирной баранины и ломоть хлеба. Толстяк царственным жестом принял подношение, надменно кивнул, словно вельможа, принимающий положенные почести, и принялся за еду.
— Вот всегда знал, — роняя изо рта крошки начал он, — что есть на свете и хорошие люди. Не часто встречаются, правда. — Сэми кинул выразительный взгляд на Джастина, — Но, уж если нашел такого — надо обеими руками держаться. Поддерживать, помогать… угощать там всяким.
В это время он картинным жестом извлёк из-под матраса овальную флягу в матерчатом чехле. Улыбка Райта сделалась еще шире.
— О-о-о, дружище! Ну, очень приятно слышать, что тебя любят и ценят. Да, ты прав, я хороший человек и готов разделить с тобой…
— Чаво?! — Театрально удивился толстяк. — Хороший — это я! Но и ты, тоже ничего, потому как понимаешь, что за меня надо держаться и угощать. Ну и поддерживать и все такое…
Сэм открутил крышку и, манерно оттопырив мизинчик, отсалютовал флягой в пространство. Сделал добрый глоток. Поперхнулся, захрипел, закашлялся так, что слезы выступили из глаз.