Мы никогда не говорили с Булатом о Дон Кихоте.
Но рыцарство было у него в крови. Как и благородство. Как и удивленное высокое чувство к прекрасной даме… Достаточно вспомнить лишь это: «Женщина, Ваше величество, Вы неужели сюда?» Я, кстати, так в эту песню влюбился, что переписывал от руки. Может, Булат и написал в ту пору, когда простуда и раскладушка в пустой квартире?
Однажды я спросил, а как герой догадался в романе «Свидание с Бонапартом» повесить на березках для приметы, для возлюбленных, цветные лоскутки…
Он отвечал с растерянной улыбкой, что это же так понятно, и он тоже так бы сделал… Если бы жил тогда…
Вот такой он и был.
Вглядываясь в Булата, я всегда старался угадать, где проглянет тот прорицатель, мудрец, обладатель тайн, явленных в «Молитве» и других стихах, в каких словах, в каком движении, взгляде… Ничего для меня не угадывалось. Внешне это никак не выражалось, лишь в стихах. А ведь стихи-то почти все были провидческие. В них много тайн. Несмотря на внешнюю простоту. Один из последних сборников, прямо-таки на выбор любое стихотворение, и везде о своем уходе. Предупреждал нас, а сам-то все уже знал.
При встрече же чаще всего передо мной возникал сухощавый аскетического вида человек, очень простой, естественный, до предела внимательный. Никаких подкалываний или обидных шуток, а если ирония, то лишь обращенная к самому себе.
А в особенно возвышенные моменты невероятно жгучий, удивительно прекрасный из-под густых бровей взгляд. Но опять же без слов. Его слово, каждое, было весомо и тяжеловесно, как самородок золота.
Как-то я позвонил домой, подошла Ольга, пояснила, что Булат ушел в магазин и скоро вернется. «Он сырки творожные к завтраку покупает».
Ерунда, сырки. Я бы и не стал упоминать, но ведь это для всех нас, кто за войну не попробовал сахару, крошечная ежедневная радость: есть на завтрак творожные сладкие сырки.
Однажды, это был один из праздников, которые мы на Комиссии устраивали в день рождения кого-то из друзей, прямо тут, в бывшем кабинете Пуго, кто-то принес гитару и, чтобы раззадорить Булата, начал петь его песни. Он и правда взял гитару и запел. Но пел немного, а в конце стал путать слова. Это казалось почти невозможным: его слова нельзя было не помнить. Был случай, когда кто-то ненароком спел в песне о комиссарах… «И тонкий локоть отведет…» А все хором стали поправлять: «Острый! Острый локоть!»
И понятно, что у Булата слово заменить невозможно.
Но это и было единожды. Я вообще заметил, что от гитары, где бы это ни случилось (а предусмотрительные слушатели заранее готовили как сюрприз), отказывался наотрез. Даже в театре, где проходил его юбилей, Юлик Ким не смог уговорить.