В тот вечер Гриша был молчалив. Мы вместе – с Маришей и Любой – гуляли под летними прохладными звездами, и он расспрашивал про Мюнхен, куда планировал ехать осенью, получив для работы двухмесячный грант, он только беспокоился о Любе, как ей там будет. Марише сказал: «Не обижай Толечку!» На свое здоровье не жаловался, хотя, наверное, причины были. А через несколько дней приступ (да разве после таких переживаний он мог не быть!), известие о смерти, заставшее меня в дороге.
Я помнил, как Гриша первый, он оказался тогда в ресторане ЦДЛ, бросился помогать поэту Сергею Дрофенко, который задохнулся, сидя за столом. Как, с риском сломать шею, влезал на крышу коттеджа в Переделкине, чтобы через окно на втором этаже помочь Геннадию Шпаликову, который, как потом выяснилось, покончил с собой. Гриша не только работал когда-то в «Скорой помощи», он был в трудные минуты жизни скорой помощью для своих друзей. Рядом с Гришей в ту ночь не оказалось таких, как он сам, была только жена Люба.
Я почему-то думаю, как и в случае с Высоцким, он сам предугадывал, что с независимым бытием, с характером человека, не умеющего выстилать впереди себя дорожку, он, как и многие из нас, обречен на изничтожение в наступающем жесточайшем веке.
Он жил, накапливая в сердце все беды человечества, взамен даря ему веселые добрые слова, оттого что был очень совестливым человеком.
А я брожу дачными вечерами мимо его потухших окон и отвожу глаза. До последнего времени мечтал, как мы вдвоем, в темнозорь, на Селигере или на Валдае, пойдем по влажной тропке вдоль хрусткого камыша к темнеющей острым носом на воде лодке, как будем ловить рыбу, забрасывая в серебристом заливчике удочки, и в это время, кто пережил, тот знает, особенно верится, что жить нам предстоит долго-долго.
Новые песни придумает жизнь
Размышление о диссидентах
В понимании россиян слово «диссидент» всегда обозначало более чем инакомыслие, оно включало в себя понятие активного или пассивного сопротивления, противоборства тоталитарной коммунистической системе, при которой мы жили. Было бы, наверное, правильным назвать первыми диссидентами и тех, кто предшествовал нам, в том числе и в литературе, таких писателей, как Пастернак, Ахматова, Булгаков и другие, подававших нам пример личного мужества своим творчеством и всей своей жизнью.
Диссидентское движение более близких к моему поколению, поколению так называемых шестидесятников, было многообразным и состояло из многочисленных больших и малых групп, в которые входили люди искусства, ученые, священники, правозащитники и т. д. Они собирались обычно на квартирах на чай, на рюмку водки, и такой, одной из многих, была квартира Копелевых, Левы и его жены Раи Орловой, с которыми дружил: мы были соседями по дому. Кстати, напротив их окон всегда дежурила машина с антеннами, в подъезде торчали шпики, телефон прослушивался, и мы знали, что их жилье находится под постоянным наблюдением спецслужб.