Но князь Голицын уехал лечиться за границу и вскоре умер, а начальство стало отказывать Гаазу менять прут на кандалы. Доктор пишет жалобу новому губернатору, но тот предлагает вообще «удалить сего доктора от его обязанностей». Неистовый доктор пишет горячее письмо прусскому королю, умоляя сообщить об этом своей сестре, русской государыне, которая бы, в свою очередь, поведала бы государю об ужасах ссылки на пруте. Но и это не помогло. Новый градоначальник находит предложения господина Гааза «не заслуживающими внимания». Семидесятилетний доктор Гааз, прочтя это, заплакал. «Один, – пишет Кони, – без всякой помощи, окруженный неуловимыми, но осязаемыми противодействиями…»
Как это знакомо, когда тебя незримо морально избивают, как будто резиновыми дубинками, которые не оставляют следов, но душу превращают всмятку. Однажды, должен впервые признаться, и наша комиссия не выдержала ударов. Не имея возможности донести это наверх, в отчаянии обратился я к госпоже фон Штудниц, которая, встречаясь с женой нашего Президента, смогла бы через нее передать наше письмо. История, как видите, повторяется. Хотя нам, как и доктору Гаазу, спасти положение не удалось.
Не могу не упомянуть здесь о том, что именно господин фон Штудниц и его супруга создали благотворительный фонд помощи российским заключенным «Перспектива» и даже сейчас, закончив пребывание в России, остаются его покровителями.
Из биографии доктора Гааза известно, что он предлагал, по примеру Гамбурга, ввести в Москве скорую помощь, ибо, не получив своевременно помощь, умирало много народу. Ему отвечали, что мера излишняя и бесполезная, ибо, при каждой части города есть положенный по штату лекарь. Доктор втолковывает другим врачам о пользе прививки от оспы. Его бумагу отсылают «по принадлежности», то есть кладут под сукно. Доктор просит создать при больнице бесплатные кровати для бедных, ибо в приеме отказано трем тысячам больных и многие прямо на улице скончались. Ему снова отказывают. Лишь построив арестантскую больницу, доктор вопреки запретам лечит там и бедняков. Кони отмечает его главную черту: гармоничное согласие слова и дела.
Каждому акту помощи арестантам противопоставлялись тысячи препятствий со стороны администрации, которая обвиняла его в «беспокойном характере» или даже в «неблагонадежности», поскольку он чужеземец, из немцев. «Конторе неизвестно, – пишут в одном из доносов, – какими путями достиг, будучи иноземцем, доктор Гааз чинов». Сейчас бы, наверное, его обвинили в коррупции, даже в шпионаже, а наша бдительная Дума потребовала бы немедленного вмешательства прокуратуры, как это случилось с господином Соросом, многие годы безвозмездно помогавшим спасению нашей культуры и науки.