Обращаю внимание на слово «навечно». Стоит назвать и тех, кто попал в разряд «других». Выселено немцев 1 млн 247 тыс.; крымских татар, болгар, армян, греков 228 тыс.; турок, курдов, хемшилов 94 тыс.; калмыков 91 тыс.; литовцев 50 тыс.; поляков 41 тыс. А всего 3 млн 333 тыс. человек.
Я специально даю широкую картину сталинских «зачисток» (модное ныне словцо!), чтобы четче вырисовывалась место Кавказа и маленькой Чечни в общей трагедии других народов России.
А вот уже о тех, кто исполнял приказ Сталина. В операции было задействовано бойцов войск НКВД, оперативных работников КГБ, Смерша и т. д. 150 тысяч человек. На трех выселяемых жителей один вооруженный до зубов военный. Естественно, убереженный от фронта. «За образцовое выполнение специальных заданий» ордена Суворова 1-й степени правительством удостоены Берия, Кобулов, Круглов, Меркулов, Абакумов, Серов и еще 33 военачальника. Стоит напомнить, что орден Суворова давали лишь за полководческие заслуги. Такой орден за «полководческие заслуги» получил и комиссар госбезопасности Гвишиани, отдавший лично приказ обложить сеном живых людей и поджечь в Хайбахе. Еще около тысячи человек были награждены боевыми орденами и медалями.
Однажды, это было в 80-е годы, мне показали с самолета полосу незаселенной, мертвой земли: это была специальная буферная зона, отделявшая горы, где могли скрываться партизаны, от остальных жителей. Брошенные селения, заросшие поля. Как же надо было бояться и ненавидеть целый народ, чтобы и через полсотни лет после его выселения сохранять эту «охранную» зону. Я бы назвал ее более точно «линией отчуждения». Она отгородила от людей не только горы, этим занимался, помнится, и Ермолов, но разделила наши народы по сталинскому образцу.
Линия отчуждения – это умалчивание истории, сокрытие реальных трагических событий, воспитание и внедрение в идеологию подрастающего поколения извращенных понятий о неполноценности и даже криминальном характере тех или иных народов. Для чеченцев «отчуждение» продолжилось после возвращения несчастной, униженной и наполовину убитой нации обратно на свою родину. Никто не описал, как возвращались из ссылки после хрущевской реабилитации люди, чудом уцелевшие от репрессий, в чемоданах везли кости погибших на чужбине; как рыли землянки во дворах своих собственных домов, занятых ни в чем не повинными переселенцами (одним из них мог быть и я), как начинали новую жизнь на пустом месте, не имея ни средств, ни помощи.
Мне повезло побывать на своей второй родине через сорок пять лет после тех событий, что описаны в моей повести: сколько трагических историй о пережитом я тогда услышал. Но я еще увидел, как трудится, как живет этот народ. Нация продолжала находиться в бедственном положении: слабая экономика, безработица, да к тому же кровоточащие, незаживленные душевные раны от пережитой депортации.