Они были уже совсем близко, и Дымов выделил из темноты их лица: растерянное Добровольского и — хищное Кобышева. Последующее было еще несообразнее и чудовищнее: Кобышев настиг Добровольского, схватил его за плечи, и оба они покатились по мостовой; двое, выпрыгнувшие из кареты, стали помогать Кобышеву, но тут же один из них выпрямился и указал кому-то на пролетку — Дымов обернулся, дернул поводья, напуганная лошадь рванула, и незнакомец в нахлобученной на лоб шляпе, уже приподнявший было ногу, чтобы вскочить на сиденье, дернулся, закричал и упал на мостовую. Колесо переехало через что-то мягкое и круглое, пролетка задребезжала и, быстро набирая скорость, покатилась вниз к Столешникову переулку.
Недавней слабости, только что сковывавшей все тело Дымова, как не бывало. Он рвал вожжи, стегал рысака кнутом, кажется, даже кричал, но не слышал собственного голоса; пролетка свернула с освещенной Петровки в лабиринт незнакомых переулков и гулких сырых дворов. И лишь когда загнанная лошадь уткнулась в какой-то грязный и затхлый тупик со сваленными в кучу старыми бочками и разбитыми ящиками, Дымов пришел в себя и в изнеможении опустился на сиденье.
Тишина оглушила его. Во дворе было безмолвно и одиноко. По-прежнему шел дождь, ударяясь в жестяные выступы подоконников; журчала невидимая вода. Дымов сидел сгорбившись, мысли путались, его била нервная дрожь. "Только не распускаться", — подумал он.
Превозмогая слабость, Дымов вылез из пролетки, швырнул за ящики ненужный кнут и двинулся по узкой щели между домами, в конце которой брезжил едва видимый слабый свет.
Щель вывела его на пустынную площадь, за площадью вкривь и вкось расходились двухэтажные особняки, еще украшенные кое-где сохранившейся богатой лепкой, но уже давно потерявшие весь свой торжественный и внушительный вид. Скособочившись, словно бездомные старички, они обреченно мокли под осенним дождем; окна были темны, стекла кое-где выбиты, на мостовой поблескивали грязные лужи.
Поплотнее запахнувшись в пальто и озираясь, Дымов пересек площадь и свернул в ближайший переулок. Места эти, между Петровкой и Тверской, были ему хорошо известны, в конце переулка находился трактир, где по вечерам собирались ямщики, лотошники и мастеровые. Из полуподвала доносились неразборчивые пьяные голоса и фальшивые звуки гармоники.
Дымов потянул на себя обитую войлоком набухшую дверь и сошел вниз по выщербленной ногами кирпичной лестнице. И сразу же в ноздри ему ударил кислый запах борща, жареного мяса и перегоревшей сивухи. В спертом, густом воздухе, в клубах едкого махорочного дыма сидели завсегдатаи, между столиками суетились половые, балансируя подносами, уставленными дымящимися мисками, графинчиками и пузатыми пивными кружками.