Итак, колесо закрутилось. Долго искали станок (то, что считали самым простым, оказалось едва ли не самым трудным), Добровольский вышел на какого-то купчишку, заломившего за свой товар неслыханную цену; нещадно торговались, пока не сошлись на сорока рублях (купчишка прозрачно намекнул, что берет за риск); со всеми возможными предосторожностями отвезли свое приобретение в запущенный подвал одного из доходных домов на Петровке, где жил Тимофей. Здесь же отпечатали и первую листовку, которая уже на следующий день попала на стол московского генерал-губернатора. Однако дальше дело застопорилось: шум станка вызвал подозрение хозяина. Добровольский спустился вместе с ним в подвал, якобы для того, чтобы помочь ему выяснить причину шума, отвлек внимание от кучи хлама, под которой был спрятан станок, а наутро уже был за городом, в Кунцеве, где подыскал бесхозное строение, которое на первых порах могло стать (хотя бы до холодов) надежным убежищем для типографии…
Неожиданно припустил дождь: улица быстро опустела, на город наползали ранние сумерки. Дымов поднял воротник, защищая лицо от налетавшего порывами мокрого ветра, пальто набрякло, рысак недовольно пофыркивал и натягивал поводья.
Пока что все шло по плану: вот-вот появятся Добровольский с Кобышевым, станок займет свое место в пролетке, а там ищи ветра в поле, никому и в голову не придет обыскать припозднившихся ездоков.
И тут снизу, со стороны Столешникова переулка, показалась неторопливо и валко погромыхивающая по брусчатке одинокая карета. Дымов, напрягшись, приподнялся на облучке: карета появилась некстати, Добровольский с Кобышевым должны были выйти из подъезда с минуты на минуту.
Дождь мирно постукивал по обитому железом навесу, у кромки тротуара, пузырясь и урча, низвергался в решетку канализации неожиданно вспучившийся грязный поток.
Карета уже достигла поворота, ровный перестук копыт сменился глухим разнобоем, ободья колес подпрыгнули на брусчатке, и вдруг наступила тишина. Карета остановилась.
Все дальнейшее было настолько непредвиденно и нелепо, что Дымов даже не сразу осознал случившееся; он все еще неподвижно сидел на облучке, натянув поводья, словно и в самом деле поджидал седока. Дверь кареты распахнулась, из нее выпрыгнули двое, а с противоположной стороны улицы приближался еще один человек — в темном до пят пальто и нахлобученной на уши шляпе. Голова Дымова вдруг сразу отяжелела, сжимавшие поводья руки онемели; почувствовав послабление, лошадь тронулась, и в это мгновение из подъезда выскочил Добровольский, а вслед за ним — Кобышев. Но странная несообразность поразила в этом движении Дымова: они словно бы отделились друг от друга, и хотя оба бежали к пролетке, но один из них явно убегал, а другой столь же явно пытался его настичь.