Старость научила Горчакова осторожности, дипломатическая служба приучила к самодисциплине. Дряхлый политик не внушает доверия — слова эти были когда-то произнесены самим Александром Михаиловичем и предназначались тогдашнему министру иностранных дел Нессельроде (мог ли он предположить, что спустя годы то же самое скажут о нем самом?!).
В свои семьдесят восемь лет князь обладал ясным умом и хорошей памятью, хранившей множество сведений по древней и новой истории, не лез за словом в карман, сыпал анекдотами и каламбурами к случаю; особенно оживляло его присутствие дам.
Как у всякого талантливого человека, у канцлера было много недоброжелателей, были и просто враги, которые распускали о нем нелепые слухи. Поговаривали даже, будто он находится на содержании у французских банкиров и давно уже не то что говорить, но разучился и думать по-русски. Какая чепуха!..
"Люблю французский язык потому, — писал он однажды, — что теперь он в обществе необходим, что он, конечно, по злоупотреблению сделался волшебною палочкою, по мановению которой каждый толстый швейцар с почтением отворяет двери и милости просит, что без него нигде показаться нельзя и что, словом, он сделался вернейшим признаком хорошего воспитания. Но я к нему не пристрастен до той степени, чтобы пренебречь отечественною словесностью. Нет, я не столь ослеплен, чтобы не чувствовать всех достоинств языка обильнейшего, благозвучного, богатейшего, люблю подчас заняться нашими писателями, восхищаться их мыслями, научаться их наставлением, и нередко французская книга принуждена уступить в руках моих русской…"
Юность, юность — неповторимая пора!.. В садах лицея прошла она — и канула в вечность.
Да полно — канула ли? Неужто в пепле прожитых лет не осталось и искорки, и ежели потух былой пожар, то ведь хранит же его хотя бы душевная память!
Не для чужих ушей, ловящих каждое его слово, сказанное порою мимоходом и без всякого умысла, не для суетного света, в котором он принужден был вращаться, берег старый князь дорогие сердцу воспоминания. В минуты невзгод и полуночных трудов он опирался на них, как опирается на посох утомленный долгими странствиями многоопытный путник.
Иной прожил жизнь и доволен собою: не обидел и малой птахи, всем угодил — и другу и недругу, супротивнику уступал, близкому слова поперек не вымолвил, сильного послушался, слабого утешил, а зароют в землю, сгрудятся у свежего холмика провожающие — и сказать нечего; постоят, помолчат и разойдутся восвояси, каждый к своим делам и заботам, и с годами сотрутся в памяти черты знакомого лица — вроде бы и был человек, и не был…