Наконец я слышу голоса ребят среди деревьев. Еще пара шагов, и я сталкиваюсь с целой армией темных существ. Вот кто-то во фраке с головой кабана. Вот серокожий эльф с совершенно черными глазами. Вот рыцарь в металлическом нагруднике и латных рукавицах, украшенных перевитыми красными символами (я узнаю в нем Яру из художественного класса только тогда, когда она поворачивается ко мне боком).
Проходя сквозь строй ряженых, я ищу глазами Дафну и Карлу. Насколько я могу судить по нашей дневной переписке, Карла должна быть зомби, а Дафна – заводным пауком. Миновав несколько небольших групп подростков, колышущихся в такт музыки, я продолжаю путь вдоль берега. Народу много. Но все же меньше, чем обычно собирается на таких вечеринках. Наверное, некоторых ребят не отпустили родители, напуганные происшедшим с Фрейей. А может быть, их просто удержал дома собачий холод.
Река скована льдом, испещренным бледными узорами. Словно чья-то гигантская рука разбрызгала на нем белую краску. Сама того не желая, я мысленно свожу их в форму глаза.
Протиснувшись сквозь жуткую толпу кошачьих скелетов (девчонок из группы поддержки нашей футбольной команды), я натыкаюсь на Слендермена – в черном костюме, с щупальцами на спине и белой маске, закрывающей всю голову. Я, конечно, могу себе соврать, будто его не узнала. Но зачем? «Интересно, что он сейчас чувствует?» – мелькает у меня в голове. Не кажутся ли Доминику эти пляски по его убиенной сестре чем-то неправильным, неуместным? Или он воспринимает вечеринку как необходимый этап – как отличный от традиционных похорон способ почтить память нашей ушедшей ровесницы? Именно так мы теперь провожаем всех умерших. И как бы я ни относилась к Фрейе, она была одной из нас. А для Доминика эта вечеринка в Бурден-Фоллзе, скорее всего, станет последней.
Качая головой, Слендермен поднимает руки ладонями вверх.
– О! – восклицаю я, сообразив, что он восхищается моим нарядом. – Всего лишь одна из многих темных фейри. Надела что было. А твой костюм мне реально нравится.
Слендермен молча протягивает мне руку в белой перчатке.
– Ты хочешь… ты приглашаешь меня на танец?
Он кивает. И почему-то – может быть, благодаря маскам на лицах? – мне не кажется странным шагнуть в его руки. Мы плавно скользим, покачиваясь в такт медленной, пульсирующей музыке. И вместе с нами покачиваются крошечные фонарики, свисающие с деревьев.
Гомон разговаривающих, танцующих и смеющихся ребят словно ограждает нас от мира незримой вуалью. Мне не хочется ничего говорить. Мне не хочется делать ничего, что могло бы разрушить волшебство этого момента и внушить мне мысль о его невозможности, недопустимости. Потому что Тёрн не пристало танцевать с Миллером. Я всегда так считала. Но считаю ли я так теперь? Неужели вековая вражда все еще довлеет над нами?