– Совы… Подожди, так у моста до сих пор установлена камера?
Я думала, что Доминик ее уже снял.
– Да, та самая, которой мы снимали сцену моей гибели в «Земле призраков», помнишь?
Парень тихо смеется. Меня до сих пор пронзает страх, когда я вспоминаю тот момент, когда мне показалось, что Сейди столкнула Доминика в пропасть навстречу смерти. Но сейчас по мне бегут мурашки вовсе не от страха. Так странно – лежать в постели и слышать у уха голос Доминика. Странно, но не неприятно…
– Я оставил там камеру. В ней нет детектора движения, поэтому она начинает писать, только когда кто-то оказывается в пределах зоны ее охвата.
– А зачем ты ее там оставил?
– Подумал: вдруг она зафиксирует Сейди?..
– Ты это серьезно?
Уж что-что, но услышать такое я от всегда хмурого Доминика Миллера не ожидала. Но, может быть, не я одна ее видела… И я вовсе не схожу с ума!
– Ты правда веришь в ее реальность?
Доминик несколько секунд молчит, и я представляю себе его поджатые губы. Он всегда их поджимает, обдумывая ответ.
– Я допускаю такую возможность.
– Возможность существования призраков?
– По-моему, было бы слишком самонадеянно отвергать существование того, что видели так много людей, только потому, что я этого не видел.
Гм-м… Я лишаюсь дара речи. Когда молчание затягивается, Доминик продолжает:
– Только возможно, что призраки не совсем такие, какими их представляют люди. Это не души, застрявшие после смерти в этом мире. Мне кажется, они как… следы или отпечатки.
– Отпечатки?
– Ну… как отметины, остающиеся на месте некоего травматического события. Возможно, поэтому они становятся видимыми только тогда, когда в этом месте случается событие такого же травмирующего характера.
Я размышляю об этом… о Сейди. Это ведь молва привязала ее к водопаду, у которого она умерла. И это, по преданию, она должна являться Тёрнам перед их смертью. Есть что-то успокоительное в этой идее. Гораздо приятнее думать, что Сейди – всего лишь эхо, отголосок давнего события или его след, отпечаток, как говорит Доминик. Мне всегда претило считать ее неупокоенной душой, застрявшей на земле навечно.
– А может отпечаток быть наложен на целый род, как ты думаешь?
– Почему бы и нет? – отвечает Доминик. – Отметина, передающаяся от одного поколения к следующему.
– Глубокая мысль, – говорю я, примешивая к тону голоса поддразнивающую нотку, потому что мне не хочется, чтобы Доминик услышал панику, которую его идея всколыхнула во мне. Если он прав, то это значит, что помечена не усадьба. А моя семья. Вся семья…
– В этом мире предстоит познать гораздо больше, чем уже узрели наши глаза.