– Как долго ты там просидел? – спрашиваю я, выезжая на дорогу.
Едва какой-то автомобиль приближается к нам по соседней полосе, парень зажмуривается, словно свет фар причиняет ему нестерпимую физическую боль.
– Не знаю, – признается он через несколько секунд.
Мое лицо кривится в гримасе, но я воздерживаюсь от комментариев. На улице реальная холодрыга. Он мог умереть.
– Почему ты никому не позвонил, чтобы приехали за тобой?
– Я не вижу телефон.
– Почему ты никому ничего не сказал, уходя из школы? Почему ты…
– Помолчи, – говорит (точнее, стонет) Доминик. – Пожалуйста…
Единственная причина, по которой я делаю как он просит, – это боль. Невыносимая, ненаигранная боль, доставляющая парню неподдельные страдания. Я должна бы с наслаждением взирать на одного из Миллеров в подобном состоянии. Но, похоже, я не такая жестокая и кровожадная, как хотелось бы моим предкам.
К тому времени как мы подъезжаем к воротам поместья, небо становится темно-серым. Заложившие его низкие, тяжелые тучи сулят ночью еще более обильный снегопад. Какие же вруны эти метеорологи!
– Ну вот, приехали…
Я жду, когда Доминик вылезет из машины. Но вместо этого он достает из рюкзака пульт дистанционного управления, и ворота открываются сами. На них все еще красуется фамилия моей семьи. Неужели Мэдок не нашел времени, чтобы установить новые ворота? Гм… как бы он и вправду не переименовал поместье Тёрнов в поместье Миллеров…
Заметив, что Доминик не двигается с места, я понимаю: мне снова придется первой прервать молчание.
– Мне влом подвозить тебя к дому. Твои родители будут в шоке. Или вообще взбесятся…
– Их нет в городе, – говорит Доминик, и, по-моему, его голос звучит уже чуть лучше, хотя кожа еще сохраняет грязно-серый оттенок. – Фрейи тоже. Дома никого нет.
Это объясняет, почему его никто из них не хватился. Я медленно сворачиваю на подъездную аллею. Шины неуверенно приминают гравий. Внезапно на меня накатывает острое желание развернуть машину и надавить на газ. Мне больше здесь не место. Это все равно что отыскать в шкафу любимый свитер только для того, чтобы обнаружить: он уже тебе не подходит.
И все усугубляется тем, что Миллеры покрасили усадьбу в грязно-фисташковый цвет.
– Офигеть! – бормочу я.
– Что-что?
– Ничего… Слушай, а почему ты не приехал в школу на своей тачке? – спрашиваю я. Не потому, что действительно хочу это знать. Скорее для того, чтобы отвлечься.
– Ее взяла Фрейя. Ее пригласили сняться для каталога одного модельного агентства. – Речь Доминика прерывается.
Сначала я думаю, что отвратительный зеленый цвет усадьбы снова обострил его мигрень. Но парень хмурится, глядя вперед. Проследив за его взглядом, я тоже хмурюсь. Роскошный черный «Порше» Доминика стоит перед домом, словно никуда и не уезжал.