Моя пациентка, как и все первертные пациенты, использовала расщепление, проективную идентификацию и сексуализацию как средство спасения, помогавшее ей выживать в мире. Она выработала маниакальные защиты в попытке справиться со своей глубокой, хронической и скрытой депрессией, возникшей в результате интенсивной депривации в детстве, когда ее вынуждали быть частью или продолжением материнского тела, существующим только для того, чтобы доставлять матери нарциссическое или сексуальное удовлетворение. Она в буквальном смысле была «всего лишь» тем, что располагалось у нее между ног, тем, что мать трогала, ласкала или терла: когда пациентке хотелось плакать, она успокаивала себя только таким образом. Все, что от нее требовалось в этой жизни, — лишь реагировать на это непрерывное, повторяющееся движение. И в этом она не была одинока: все ее братья и сестры прошли через это вместе с ней. Позже она научилась выживать в коллективе, поняв, что закон олицетворял собой директор школы, независимость или самоутверждение не поощрялись и что следует держаться незаметно в группе сверстников. Следующим шагом в развитии этой стратегии стало увлечение директором, которая могла бы использовать ее так же, как использовала мать. Она предлагала себя в качестве сакральной жертвы ради всеобщей гармонии.
Шокируя своих жертв, она надеялась, что обладавшие властью женщины — символические матери — отреагируют иначе, чем ее собственная мать, которая использовала ее в качестве частичного объекта; при этом она стремилась довести их до крайности, испытывая на прочность. Донимая их письмами, звонками и визитами на дом, вторжением в интимное личное пространство, она демонстрировала сильную проективную идентификацию с матерью, вторгавшейся в ее личное пространство, ее интимные части тела. Она видела оправдание своим действиям в том, что то же самое проделывалось с ней самой. Она теперь стала агрессором; она даже сама признавала, что поступает скверно, но ничего не могла с этим поделать.
Таким образом, как это обычно и бывает, за ее первертными действиями скрывалась надежда на волшебный счастливый исход. Она мечтала освободиться от своего травматического детского опыта, но в то же время ее действия были настолько пропитаны первертной психопатологией, которая передалась ей от матери, что она также была охвачена жаждой мести. В ее внутреннем мире никогда не было места эмоциональным отношениям.
Интересно, что ее эксгибиционизм лишь по виду напоминал аналогичное «сверкание гениталями» у мужчин, но на самом деле отличался от него. Хорошо известно, что мужчины-эксгибиционисты демонстрируют гениталии только женщинам, причем абсолютно незнакомым, тогда как моя пациентка обнажалась только перед женщинами, к которым чувствовала сильную привязанность. Это еще один пример примечательных гендерных различий (см. Главу 2).