К вечеру на правом берегу показалась водозаборная станция, а с ней и тот самый валун.
Узел на него — ноль внимания.
Следователи позвонили с берега Костоеву:
— Проплываем мимо.
Это значило, что задуманный им эксперимент ничего не доказал. Но затем все они, и следователи, и понятые, насторожились: узел стал поворачиваться, вертеться и вдруг, развернувшись, бодро повернул направо и, влекомый каким-то течением, прибыл точно к тому самому валуну и, прибившись к его выступу, остановился.
Цены нет этому следственному эксперименту, так он многозначителен. Я не раз рассказывала его юристам, в особенности когда нужно было опровергнуть теорию, согласно которой истину в ходе следствия и судебного процесса будто бы вообще — в принципе! — невозможно установить. Эта теория идет еще от времен Вышинского, когда ее пытались обосновать исходя из принципов марксизма, из положений диалектического материализма, согласно которому абсолютной истины не существует, есть только относительная. Времена были такие, что комичность подобных рассуждений выявлена быть не могла, — и вот в печатных и устных выступлениях юристов-ортодоксов можно было услышать, что следствие и суд добывают только сведения об истине, а самой истины добыть не в состоянии. Удивительным образом и сейчас иные ученые, далекие от следственной и судебной практики, не верят, что профессионалы-юристы могут с точностью установить, как на самом деле развивались события преступления и кто в нем виноват. Надо ли говорить, какой вред подобная теория может нанести правосудию, каким оправданием может послужить она следователям — портачам и фальсификаторам, если им сказать, что истина по делу все равно обнаружена быть не может. В самом деле, зачем тогда трудиться, если можно добыть только сведения о ней, а сведения могут быть самые разнообразные, и за, и против, и так, и эдак — критерия истины нет, значит можно что угодно выбирать и как угодно компоновать и толковать. Узел с бельем, плывший весь день по Днепру и приплывший куда следовало, и опровергал, и доказывал.
Предстояло найти часы погибшей. Стороженко показал заброшенный колодец, куда их выкинул. В нем стояла густая жижа, следователи (их было трое, тоже все молодые), стараясь не дышать, стали ведрами эту жижу вычерпывать, выкидывали вместе с нею дохлых собак, кошек и прочую дрянь (это полезно нам знать — чем порой приходится заниматься работникам следствия). Когда они вычерпали слой и добрались до дна, в колодец хлынула вода. Дело, кстати, было в декабре, холод лютый. Пришлось снова вычерпывать до дна, чтобы потом руками копаться в грязи, выискивая часы, которых, может, тут вовсе и нет. Три дня работали они, еду носили им сюда, к колодцу.