А Костоеву предстояло провести опознание вещей, которых было тем более много, что преступнику они должны были быть показаны в числе других, нейтральных, среди которых он должен был опознать «свои», снятые с убитых. И Костоев решил провести это опознание следующим образом: он попросил у торга тридцать манекенов. Искусственные дамы с их выставленными коленочками, жеманными пальчиками (улыбок не видно, на головах дам бумажные пакеты) стояли в платьях и шубках мертвых женщин.
— Да он у тебя с ума сойдет, — говорили Костоеву.
Но Костоев своего подследственного знал (и я сомневаюсь в правильности слов Р. Лурье, когда он говорит, что Исса в ходе следствия Стороженко едва ли не полюбил). Тот с ума отнюдь не сошел, а двинулся по рядам, безошибочно узнавая вещи (и даже заметил подмену сапог — на той, сказал, были более ношенные). Ничто не дрогнуло в его красивом лице. Была тут некоторая забота, видно, хотел ответить правильно, была доля любопытства, и больше ничего.
Каков был Владимир Стороженко, видно из эпизода, который описан в книге Р. Лурье, но, как мне представляется, недостаточно динамично, во всяком случае, не с той долей свирепости, какой он отличался. Было это в Лефортовской тюрьме, куда Костоев перевел Стороженко из Смоленска. В комнате, где происходят встречи со следователями и адвокатами, он «выполнял 201‑ю», иначе говоря, том за томом знакомился с материалами своего дела. При этом присутствовали — его адвокат, следователь группы Костоева Есилевич (сам Исса писал обвинительное заключение), ну и конечно, конвой. Стороженко читал спокойно, но вдруг вскочил с перекошенным от ярости лицом: только сейчас, из материалов дела, он узнал, что арестован его брат. Костоев об этом не сказал, — значит, скрыл! Стороженко был в бешенстве, кидался на следователя, на адвоката, и конвой никак не мог с ним справиться.
— Где Костоев? — рычал Стороженко. — Я его убью! Я ему горло перерву.
Когда Костоев, которому сообщили, что происходит в Лефортово, примчался в тюрьму, Стороженко с неимоверными усилиями был заперт в своей камере.
А Костоев потребовал, чтобы подследственного вернули. Ему ответили: невозможно, Стороженко сейчас так опасен, что не может быть и речи, чтобы его снова сюда привести.
Но Костоев не мог допустить, чтобы подследственный остался в подобном состоянии. Он должен был с ним объясниться.
— Приведите, — приказал он.
Стороженко шел тюремным коридором в наручниках, его вели шесть человек. Он дрожал, как конь, и, казалось, был в мыле. Он рвался, рычал — и таким предстал перед Иссой.