Источники, которыми я пользуюсь в рассказе о деле Николая Гончарова, — это материалы дела (а оно велико, 17 томов, я читала их в Прокуратуре тогда еще РСФСР), обвинительное заключение, приговор и многое другое. Но есть ситуации, которые документами подтверждены быть не могут, особенно если дело касается пытки, застенка — на том он и стоит, застенок, что голоса узников гаснут за его глухими стенами. Николай Гончаров заслужил, чтобы его выслушали.
Когда его арестовали и он отказался признаться в убийствах, как того от него требовали, его бросили в подвал — бросили в буквальном смысле этого слова — на пол ударом сапога. А перед тем сорвали с него одежду, заломили руки за спину, защелкнули наручники — нарочно косо, чтобы впивались, — и вот он на полу в ледяной воде. Несмотря на то что он «здоров, как лось», он понимает, тут ему не выдержать — хотя бы уже потому, что в скором времени «полетят почки».
Часы ползут — или это уже дни ползут? Придет время, и ему швырнут какое-то омерзительное тряпье (одевайся!) и поведут на допрос. Следователей несколько, но среди них явно лидирует один.
Пора все же его назвать — это небезызвестный Гдлян, именно так он начинал свою карьеру.
Разговаривал он, продолжает Гончаров, на чистом мате, то впадал в истерический крик («Передо мной министры стояли на коленях и плакали!»), то внезапно переходил к нарочитому спокойствию: «Ну как, признаваться будешь?»
Николай не отвечает, его бьет озноб.
— В подвал! — раздается команда.
И опять ледяная вода и холод до костей. Опять тянутся дни — чтобы не потерять им счет, он делает узелки на нитке, выдернутой из ветоши. За это время атлетическое тело Николая ссыхается в скелет — даже когда приносят похлебку (мука, разведенная водой), он боится ее есть: от нее сердцебиение, адская головная боль, однажды он нашел в ней нерастворившуюся таблетку.
И все же он верен своему решению: не сдаваться.
Так вот и работала эта вторая следственная группа — параллельно костоевской.
Наконец и эту вторую бригаду посетила удача: признался младший брат Николая — Иван, признался в том, будто бы Николай сказал ему как-то, что насилует и убивает женщин. Признался Иван и даже написал «явку с повинной» — в том, что знал о преступлениях брата и не донес властям. «Подумав и осознав всю тяжесть преступления, совершенного моим братом Гончаровым Н. С., я не хочу стать укрывателем этих преступлений, так как вспомнил все разговоры брата, касающиеся факта насилия и убийств». А родителям своим он писал: «Мне прямо говорят, что убивал Николай. Ему докажут эти преступления, и его или признают дураком, или расстреляют, а мне за укрывательство дадут лет пятнадцать. Говорят, что Колька шпион». Не только уговоры, однако, вынудили Ивана признаться, он рассказывает, что ему были предъявлены заключения экспертиз: на убитых женщинах нашли волосы, светлые, принадлежащие Николаю! (Кстати, Стороженко черноволос.) Можно предположить, что и в его похлебку попадали таинственные таблетки. Таковы были удачи этой второй следственной группы.