И вдруг приказ начальства: «рубить концы!» Никаких больше следственных действий.
Вот она, исходная горячая точка, вот где корень и причина. Работники милиции добросовестно и честно исполняли свой долг. А их начальники? Они уже арестовали Кравченко, уже довели его до исступления, уже разрушили его алиби, заставив жену и подругу жены лжесвидетельствовать. У начальников дело уже было на мази, «раскручивать» Кравченко им было куда сподручней. А правда жизни? А рост преступности, интересы страны? А судьба молодого парня? — все это в их глазах ровно ничего не стоило.
Когда большие милицейские начальники критикуют собственное ведомство, они ни слова не говорят о самой большой своей беде (не верится мне, будто ее не видят) — о том, что в правоохранительных органах создалась как бы целая структура, весьма прочная, с собственным «правосознанием» (оно темное, пронизанное цинизмом), со своим отношением к самому закону (если его соблюдать, преступника не поймаешь), демагогией (суды мешают нам работать, мы ловим, они отпускают), с обкатанной методикой, где все дозволено, с отработанными приемами. Эта структура непрестанно себя воспроизводит, старшие передают младшим свой богатый опыт.
В огромной степени именно благодаря этим юристам, для которых беззаконие — дело каждодневное и привычное, органы право-охраны вдруг так обессилели (у вас пропала машина? — не найдем, не надейтесь; убийство депутата? — не раскроем, не ждите) и так резко упал их престиж. Всеобщая уверенность, что в милиции бьют (вам расскажут те, кто прошел подобные «допросы», бьет оперативник, а следователь в это время выходит из кабинета), уважения ей не прибавляет. И вот возникло то жалкое противоборство, которому все мы свидетели, когда мощному преступному миру противостоят слабые люди: ловить преступников они не умеют, зато умеют, к неизменной радости того же преступного мира, хватать кого придется и «работать» с ним, громоздя ложь на ложь, фальсификацию на фальсификацию, — и пятная себя палачеством.
Я убеждена, пока эта «структура», генерирующая беззаконие и покрывающая его, не будет осознана, исследована и разрушена — программно разрушена, целеустремленно и последовательно, пока не будет создан интеллектуально мощный и нравственно чистый аппарат расследования, реальная преграда преступности, — до тех пор уголовный мир будет торжествовать. А борьба с ним — идти столь же вяло и беспомощно.
Разговор о Чикатило сегодня более чем актуален, но не потому что интересен он сам, это ничтожество, давшее волю своим кровавым порокам, — интересен его противник.