НД: Ваш глаз и талант описания, как пейзажей, так и живых существ, на мой взгляд, достойны пера Жюльена Грака. Все ваши описания подразумевают больше, нежели говорят.
ГВ: Для того чтобы думать, нужно сначала воспринимать, а чтобы судить, необходимо чувственное восприятие. Так сказал Кондильяк, и я намекаю на это в своем кратком предисловии.
НД: Переодевшись актером бунраку, вы прячетесь под маской, но присутствуете повсюду: этот прием обычно встречается в ваших произведениях, хоть и не всегда столь явно. Какое место отводите вы в своих книгах себе самой?
ГВ: Да, я всегда присутствую, переодетая актером бунраку. Я присутствую во всем, что пишу или рисую.
НД: Тем не менее, по манере письма чувствуется, что «Страстный пуританин» вам не столь близок, что вы там гораздо больше отсутствуете.
ГВ: Да, разница в том, что в «Страстном пуританине» я в некотором роде драматург, режиссер, кукловод, а также зритель. В «Смерти К.» все совершенно иначе, поскольку меня задела эта трагедия: там есть и автобиографический материал, перемешанный с биографией К... эмоционально...
НД: Фоном для «Убийства по-венециански» послужили полотна венецианских мастеров XVIII столетия: почему такой выбор?
ГВ: Да, моя любовь к XVIII веку, самому интеллектуальному из всех столетий, проявляется и в том, насколько высоко я ценю его живопись. Поэтому в «Убийстве по-венециански»
постоянно упоминаются венецианские мастера той эпохи, на что я указываю в кратком предисловии.
НД: В этой повести открыто используется образ веревки, готовой вот-вот порваться, но его можно распространить и на многие другие тексты. Похоже, это напряжение нередко порождает самих персонажей, которых вы толкаете на крайности, дабы выдавить из них «что-то неожиданное, хоть и готовившееся издавна», если воспользоваться фразой Люсьена Н. о ноябре.
ГВ: Вы правы: все или почти все мои персонажи - игрушки в руках судьбы, такой же неотвратимой, как в древнегреческой трагедии. Исключительные ситуации, в которые они попадают, предлагают богатые возможности для романного и даже драматического развития сюжета.
НД: Что вы думаете об образе перевозчика, который можно было бы применить к вам? Он переправляет к человечности единственным возможным способом, и это связано с исчезновением. Вероятно, вы - некий литературный Харон?
ГВ: Над этим образом я еще не думала, но тут есть над чем поразмыслить. В действительности Харон сопровождает их, а затем возвращается и ждет следующих. В этом есть какой-то садизм, но садизм подразумевает также мазохизм.
НД: Вы назвали «Убийство по-венециански» «романом-тайной» в том же смысле, что и, например, «Der Doppelgänger» Шиллера. Как вы это понимаете?