— Если у него есть невольник, привезенный из наших земель и купленный на рынке рабов, то очень даже имеет и очень даже получал. Если он продавал хлеб янычарам, обшивал армию султана или просто платил налоги, на которые создавались отряды людололовов, то тоже не так уж и невинен. И справедливо будет призвать его к ответу как минимум за невмешательство. — Олег поморщился от слов супруги. Жену он любил, но она все-таки была истинной дочерью этого сурового мира, и подчас шокировала своей холоднокровной практичностью и готовностью со спокойной душой принять любую жестокость, пока страдает кто-то другой. — Впрочем, не переживай. У тех осман, которые о собственных невольниках и мечтать не могут, не так уж много шансов пострадать в этой войне. В нищих крестьянских халупах или городских трущобах взять все равно нечего, да и низкосортным живым товаром летучие корабли забивать никто не станет, так что под удар попадут только беи, ну или как там называется восточная знать. А еще — не хочешь воевать с мирными жителями, так не воюй. Уверена нам и слова никто не скажет, если после уничтожения всех вражеских вооруженных солдат мы будем отдыхать или штурмовать лишь хорошо защищенные поместья аристократов, которых и ограбить можно, и покарать за былые грехи, уложив труп рабовладельца поверх целого кладбища померших от истощения жертв менталистики.
— Как-то это отдает лицемерием, сражаться исключительно с вражескими солдатами, изо всех сил закрывая глаза на то, что рядом творят с мирными жителями наши коллеги, — тяжело вздохнул Олег, но возразить жене ему по большому счету было нечего. Мало-мальски крупные предприятия осман были печально известны на весь мир отвратительными условиями труда, высокой смертностью и широким применением ментальных подчиняющих воздействий. От грубой промывки мозгов, заставляющей работать, невзирая на голод, боль и плохую гигиену, невольники быстро превращались в полных безумцев, но это особо никого не волновало. Как правило, раб раньше подыхал от истощения, чем ехал крышей в достаточной мере, чтобы больше не бояться побоев, разбить в приступе помешательства свою голову о камни или забыть, как пользоваться лопатой. Свежие порции людей могли бы требоваться чаще разве только в ресторан национальной кухни каких-нибудь дикарей-каннибалов или концлагерь.
— Как-то ты пытаешься быть святее церковного паладина, сдуру надававшего кучу обетов и теперь не способного даже кошке на хвост случайно наступить, чтобы не провиниться перед богом. — Фыркнула Анжела. — Ладно-ладно, не морщись, к твоеим заскокам я давно уже привыкла и нахожу их где-то даже полезными…Скажи лучше, ты не находишь в том, что здесь творится, ничего странного и подозрительного?