Л. Фик, Р. Мейл и А. Донохью дали свою оценку влиянию религиозного мировоззрения Готорна на характер его произведений. Л. Томпсон, и У. Брасуэлл исследовали в свое время отношение другого американского романтика, Г. Мелвилла, к пуританской религии. Приблизительно та же картина наблюдается и в жанре фэнтези. Зародился он в русле викторианского неоромантизма, во многом под влиянием так называемого ирландского и кельтского возрождения конца XIX – начала XX века (Йейтс, О'Кейси и др.). «Отцами» этого жанра считаются такие писатели той поры, как лорд Дансени, Эддисон и Д. Линдсей. Именно об этом пишут в своих исследованиях Л. Эйсли и О. Прескотт.
Вышеперечисленные факты еще раз подтверждают мысль о том, что многие, если не все, жанры современной массовой беллетристики имеют романтические корни. Так, К. Брук-Роуз прямо заявляет о невозможности средствами реализма передать опыт XX века со всем его ужасом и безумием. Он говорит о том, что на современном этапе даже постмодернизм все чаще и чаще обращается к «технике научной фантастики» (здесь следует сказать, что под техникой научной фантастики исследователь имел в виду не традиционную «Science Fiction, а своеобразное смешение жанров, куда попали и фэнтези и хоррор).
Но вернемся к проблеме романтизма и сопутствующего ему дьяволизма. Этот романтический дьяволизм, как известно, нарушал устоявшиеся нормы и был явлением эпатажным, вызывающим и, казалось, подрывал все устои предшествующей классической культуры. Путешествия в пространстве и времени, гипертрофированная динамичность сюжета, мелодраматизм, устойчивые приемы, позволяющие говорить о так называемой интертекстуальности романтических текстов, увлечение ужасным и готическим, т. е. варварским, неизбежно нарушали представления о норме, которые были выработаны еще классицизмом и Просвещением.
М. М. Дунаев пишет по этому поводу: „Не кто иной, как Кальвин учил, что именно Бог является источником зла для человека, что зло осуществляется по воле создателя, хотя для Самого Бога это злом быть не может, потому что у него совершенно иные критерии оценки всех явлений. И это должно рождать в человеке протест. Романтизм, возникающий на этой основе, правильнее было бы назвать не революционным, а богоборческим…“.
Ю. М. Лотман словно продолжает эту мысль и приходит буквально к следующему выводу: „Романтический бунт грандиозен. Романтик не довольствуется протестом против политического деспотизма или крепостного права. Предметом его ненависти является весь мировой порядок, а главным врагом – Бог. Не случайно положительным, авторским героем романтической поэзии часто выступает Демон – взбунтовавшийся против Бога и свергнутый им с небес ангел. Бог утверждает вечные законы вечного рабства – Демон проповедует бунт. Бог представляет как бы начало классицизма в космическом масштабе – Демон воплощает мировой романтизм“.