— Знаю, — человек в реглане поморщился. — Но мы с тобой остаемся, тогда как они… Вот я и спрашиваю. Обещаю, что сделаю все, что в моих силах.
— Есть, — Троян вскинул подбородок. — Закурить не найдется, товарищ генерал? У нас табачок отобрали.
— Найдется, — генерал вытащил из кармана коробку «Герцеговины Флор» и протянул ее Трояну.
— Спасибо, — сказал Троян, бережно разминая пальцем толстую папиросу.
— Бери, бери… Потом спасибо скажешь, — генерал держал коробку раскрытой. — И вы берите. Все. Пригодятся…
— Так не полагается, товарищ генерал, — ответил Троян. — Две штуки мы вам оставим.
— Ничего, я у кого-нибудь разживусь. Впрочем, одну я тоже возьму. Покурим, морячки? — он вынул из кармана зажигалку.
— Можно, — Игорек закурил и, сладко жмурясь, произнес уважительно. — Знатный табачок. Генеральский.
Курили молча, дорожа каждой затяжкой. Наконец генерал тщательно затоптал окурок и сказал:
— Ну, ни пуха…
— К черту, товарищ генерал, — ответил Троян. — Хотя это, быть может, и не по уставу.
Генерал рассмеялся.
Они взвалили на спины тяжелые тюки и зашагали к лодке. Нечаев поднялся на мостик последним. Напоследок оглянулся. Капитан-лейтенант, стоявший рядом с генералом, поднял руку. И Нечаев тоже поднял руку. Прощай, Одесса!
Маленький портовый буксир, отчаянно задыхаясь от черного дыма, открыл перед ними боновую сеть, преграждавшую выход из бухты. Лодка уходила в далекий поход.
За время войны эта лодка уже в шестой раз пересекала Черное море. Пять далеких и трудных походов были за плечами ее молодого командира старшего лейтенанта С. и комиссара — старшего политрука Т.
На корпусе лодки при свете дня можно было увидеть несколько глубоких вмятин. Верхние стекла рулевого телеграфа потрескались от осколков. То были следы вражеских снарядов, боевые отметины… И вот сейчас лодка снова выходила из бухты, чтобы, взяв курс на юго-запад, направиться к далеким вражеским берегам.
Небо и море были в слабом мерцании. Казалось, будто дрожит от напряжения и мерцает сама тишина.
В два часа пятнадцать минут привычные к темноте, по-ястребиному острые глаза сигнальщика заметили на черном, едва приметном горизонте очертания какого-то корабля. В небе торопливо вспыхнули две опознавательные ракеты. Вздох облегчения: свои!.. Это наш эсминец возвращался на базу после огневого налета на позиции вражеских войск, осаждавших Одессу.
Экипаж лодки поужинал еще в полночь. Люди ели порознь, каждый в своем отсеке, на боевом посту, и теперь кто отдыхал, а кто стоял на вахте. Отсеки были разделены непроницаемыми переборками. Люки закрывались герметически.