Черные дьяволы (Пархомов) - страница 79

— Русалка, — сказал Нечаев. Троян, Троян… Ему показалось, будто из темноты Троян печально улыбается. Дескать, виноват, что погиб, виноват, что покинул вас в такое время, когда еще воевать и воевать.

Нечаев вытащил сигарету, прикурил от керосиновой лампы и поперхнулся. Говорить не хотелось. Он видел, как Генчо ставит на ящик горшок со свежей капустой, нарезает хлеб. Генчо орудовал сапожным ножом споро и бесшумно.

В дверь тихо постучали. Со двора.

— Это мой Славко, — сказал сапожник.

Сквозь узкую щель в чулан проник пучок света. День еще не кончился.

Сапожник не впустил мальчика, а только что-то сказал ему и снова набросил на дверь железный крючок. Он послал сына за вещами. Им надо переодеться. На форму могут обратить внимание, она бросается в глаза. Другое дело простой пиджак. Мало ли ходит людей по городу? Так безопаснее. Никто не удивится, если увидит, что он ведет к себе гостей.

— А это куда, в печку? — спросил Нечаев, которому давно хотелось сорвать с себя чужой мундир.

— Зачем в печку? Он еще может пригодиться, — ответил Генчо.


Улица, на которую они вышли, называлась именем какого-то экзарха[5]. Смеркалось. Дома смотрели на улицу зарешеченными окнами. На подоконниках стояли в глиняных горшочках неяркие цветы. Нечаеву запомнилось, что железные балкончики были выкрашены в желтый цвет.

Шли в обнимку. Генчо посередке, а Нечаев и Шкляр по бокам. Они чуть-чуть покачивались, как подвыпившие мастеровые, и редкие прохожие уступали им дорогу.

Пройдя мимо торговой гимназии, они свернули в неказистый переулок, и Генчо, замедлив шаг, шепнул: «Здесь».

Он толкнул калитку, и она впустила их во дворик, который, очевидно, мало чем отличался от других. На узкую длинную галерею, опоясывавшую весь второй этаж каменного дома, вела крутая лестница.

Открыла им жена сапожника, Генчовица. Это была высокая, широкая в кости женщина лет тридцати пяти с черными смоляными косами и быстрыми глазами.

— Руснаки, — сказал ей сапожник. — Свои.

С этой минуты Нечаев и Шкляр попали в ее заботливые руки. Чем только она их не потчевала! Тут тебе и огненная чарба (суп), и кебаб-чета с приправой из красного перца с мелко нарезанным луком и неизменной фасолью, и чернослив, и пастила, и маринованные дыни. А когда приходил Генчо, пропадавший где-то по целым дням, на стол выставлялась дамаджанка ~ стеклянная бутыль в оплетке из прутьев, наполненная золотистой тракией, которую сапожник, по его словам, настаивал чуть ли не на сорока травах. Поднимая стакан, Генчо жмурился от удовольствия и говорил:

— Ха да е честито — за ваше здоровье! — и добавлял: — Наздраве!