Все молча поднимают стаканы и кружки. И пьют за тех, кто не вернулся с войны. За тех, кто лежит под Смоленском и Сталинградом, за сонной Вислой и голубым Дунаем. За тех, кто не долюбил, не дорадовался и не дострадал на планете Земля. За тех, кто навсегда остался молодым в сердцах матерей и сердцах товарищей. Ведь мертвые не старятся. Как небо. Как звезды.
Потом они пьют за Победу. Нечаев встретил ее в Потсдаме, Костя Арабаджи — в столице Австрии, Гасовский и Шкляр — на Балтике. А вот Якова Белкина комиссовали подчистую еще в сорок четвертом.
За окном взмывают ракеты. Орудийные выстрелы сотрясают тишину, расшатывают весеннее небо. Салют!.. И они снова поднимают стаканы, сдвигают их над столом.
Потом они вспоминают друзей теперь уже далекой юности. Они снова молоды, как тогда, в далеких сороковых… Сороковые широты моряки называют ревущими. А как назвать эти годы?.. И они так же радуются тому, что живы, как и тридцать лет назад. Кто сказал, что они стали другими? Неправда…
Подперев голову рукой, Сеня-Сенечка тихо затягивает:
Темная ночь… Только пули свистят…
Только ветер…
Когда он умолкает, Гасовский вынимает портсигар и показывает Косте фотографии своих внучат. Их у него трое. Гасовский надеется, что хоть кто-нибудь из них станет артистом…
— Возможно, вполне возможно… — бормочет Костя Арабаджи. — Они, по-моему, в деда.
— Правда? — Глаза Гасовского начинают блестеть. Нечаев смотрит на улицу, но сердцем он с друзьями, которые остались за столом. Он слышит, как Гасовский выговаривает Якову Белкину за то, что в прошлом году того с ними не было.
— Смотри, Яков, отрываешься от масс, — Гасовский грозит ему пальцем.
— Так я же никак не мог, — оправдывается Белкин. — Шоб я так жил. Я был в Болгарии, в Бургасе. Мы там док ремонтировали.
— А памятник нашему Алеше ты там видел? — спрашивает Костя Арабаджи. — Впрочем, он ведь стоит в Пловдиве.
— Не видел, — отвечает Белкин. — Нам другой памятник показали. Он поставлен двум нашим морякам, которые погибли там в сорок первом. Он стоит на гранитной скале. Весь алюминиевый. Два сомкнутых весла…
Памятник! Нечаев вздрагивает. Неужто это памятник Игорьку и Гришке Трояну? Это Генчо и его друзья постарались, не забыли. А может, уже Славко…
Иногда ему кажется, будто он никогда не был в Болгарии, будто всего этого не было. Но нет, все это было, было! Корчма на пыльной дороге, тихие улочки Варны, жесткая ладонь Генчо… Там, у далеких берегов Болгарии, погибли Игорек и Гришка Троян, которым теперь поставлен памятник. Нечаев смотрит в окно и думает о том, что, хотя прошло столько лет, еще не все сказано о минувшей войне. Не только потому, что людям свойственно забывать плохое, тяжелое. И не потому, что еще не пришло время все рассказать. Он думает молча, сосредоточенно, а потом отворачивается от окна и возвращается к столу, за которым сидят его друзья.