Прижавшись к стволу последнего дерева, Людцов осторожненько огляделся. Хорошо просматривалась только одна сторона лагеря с грузовыми контейнерами во главе, другая часть — оставалась сокрытой в тени; с этого места её невозможно было разглядеть. Правда кибернетика это не очень волновало, поскольку всё самое важное, на его взгляд, находилось перед ним, как на ладони. Около контейнеров по-прежнему ошивался незнакомец в сильно поношенном комбинезоне. Между ним и Людцовом простиралась пятьдесят метров совершенно открытой местности. Дальше чуть в стороне стояли железные клетки: две пустые, в третьей кто-то, характерно ёрзая, подавал признаки жизни. С такого расстояния кибернетик мог с лёгкостью опознать пленника (его ладони вспотели, а на лбу выступила испарина) — это была она, его единственная, его любимая. Бедная, бедная моя девочка. Сердце Людцова забилось, как бешенное. Пленная Ева выглядела сердитой, можно было подумать, что она на кого-то обиделась. Чтобы её освободить, предстояло убить стоящего между ними человека — третьего лишнего. Судьба незнакомца была предопределена, Владислав ни секунды не колебался насчёт его участи: тот оказался не в том месте и не в то время — ничего личного. Вариантов для активных действий было немного. Время не ждало, нужно было на что-то решаться, и Владислав, действуя скорее по наитию чем с умом, почти небрежно показался из-за ствола дерева. Выйдя, ему бросилось в глаза бледное, сальное пятно стоящего в зените нейтронного светила. Жребий брошен: погнали наши городских. Он ступил на свет, словно отдавая себя на растерзание солнечной твари.
— Быть не может, Влад — это ты? — вдруг обернувшись, спросил, стоящий у контейнеров человек в комбинезоне. Человек смотрел в сторону кибернетика с видом сильного замешательства, словно увидел призрака. — Владислав Людцов? Чертяка, ты живой, вот это так встреча.
Людцов шёл навстречу вопрошающему, держа за спиной тесак с окровавленным лезвием. Он шёл большими шагами, стараясь как можно скорее пересечь незащищенное пространство. Только пройдя более половины расстояния, он понял с кем имеет дело — это был Ник Коржаков. Боже, как ты постарела, ёбаная тётя. За эти два года Ник изменился фундаментально. Он отпустил неряшливую рыжую бороду, проседая в которой, терялся мундштук дыхательной маски. Его лицо напоминало цветом перегной — физиономия, живущего на помойке бомжа. Перед Людцовом стоял настоящий отброс общества в жутко затасканном, продранном в нескольких местах комбинезоне. Казалось, его сюда принесло прямиком с экзальтированных трущоб Мумбайя. Однако, несмотря на дыхательную маску и на страшненький, перегнивший цвет морды, чувствовалось что он улыбался. Ряха излучала радушие, Ник был явно доволен встречей. Ещё бы: они с Ником слыли приятелями не разлей вода. Неудачи на любовном фронте их сблизили, все красивые тёлочки доставались другим, например Мишке Асклетину, любвеобильному сукиному сыну, а такие как Ник и Владислав вечно оставались в пролёте. Трансцендентально подрочить — вот что выпадало на их удел. Оба были безнадёжно влюблены в одну и ту же привередливую особу, птицу высокого полёта, но и тот, и другой получили от неё отворот-поворот, только Ник страдал романтично-обречённо, словно любуясь своей мукой издалека, а Владислав зло и с надрывом; его любовь свила себе гнездо между веток мохнатых ног, а любовь Коржакова весело щебетала в золотом сердце. Бедный Ник, если бы он только знал, что я проделывал с этой важной особой, до каких позорных глубин её опустил, как сбил с этой сучки её капитанскую спесь. Ты бы сильно удивился, дружище, узнав как низко она пала в моих объятиях, сколько раз за эти полтора года я её херячил во все соответствующие отверстия, драл, как самую непотребную, захватанную девку. Что, не ожидал? Я тебя обскакал, дурачок ты этакий, и ещё обскакаю — в последний раз, в самый что ни есть распоследний.