— Это неправда… ты насильно… я не хотела.
— Не трынди, всё ты хотела, молча на это соглашалась. Я рассказывал как чужие пожирали твоих ухажеров и пердолил тебя по чём зря, а тебе только этого и надо было. А теперь посмотри на себя: пищишь по моему хую как сучка во время течки, наверное, он тебе даже снится. Вполне возможно, что ты даже влюбилась, не чаешь души в собственном насильнике, но вот влюбилась ли в меня или в мой член — это ещё вопрос. По большому счёту, мы друг друга стоим, ты и я — два сапога пара. И я полюбил чудовище и ты полюбила чудовище, так кто из нас предпочтительней, чьё чудовище лучше?
— Да, я тварь, тварь — словно в удушье, захрипела Ирина, — но я никого не убивала, понятно. Ни-ко-го.
Людцов взглянул на неё сверху вниз, он до сих пор в забвении чувств держал её руку. Происходящее всё больше и больше напоминало семейную сцену. Их взгляды встретились — такую бурю неприязни могли испытывать только долго прожившие бок о бок супруги. Они были сыты друг другом по горло. Укокошить друг друга — ноль проблем, с превеликой радостью. Но сквозь эту толщу неприязни просвечивало ещё что-то: чистое золото интуитивного понимания. Они друг друга ненавидели, но и хлебнули вместе дай Бог каждому, и это их невольно сближало, делало возможным понимать другого с полуслова. И казалось: ненавидящие взгляды сейчас потеплеют, супруги вдруг смягчаться, дрогнут и открыто заулыбаются друг дружке во все зубы высокой всепрощающей улыбкой. Искренне заржут, по-христиански. Но нет, ничего такого не случилось: взгляды не потеплели, супруги не смягчились, долгожданный смех не зазвучал — все остались на своих местах. Кибернетик, наконец, отпустил руку Ирины — слабую птичью косточку мертвеца.
— Ошибаешься. — сказал он, — Да ты не убивала напрямую, но ты пользовалась их гибелью, эксплуатировала её, на тебе тоже их кровь, ты, также как и я, вкусила от их смерти, наслаждалась ею. Ты их тоже убивала, только моими руками, ты чистенькая только снаружи, а внутри — такая же мразь. Мы все здесь ксеноморфы, как не крути, на этом корабле не осталось людей, только монстры — ты, я. Хотела быть покорительницей других миров и не замарать ручки — так не бывает. Космос вещь далеко не стерильная.
— Не надо ля-ля, на мне крови нет. Ни единой капли, я чистенькая, понятно, всё остальное твои инсинуации — почти прокричала Ирина.
— Чистенькая? — Людцов ехидно скривился всеми лицевыми мускулами, — Посмотри на себя, чистюля, твой экипаж пошёл на корм ксеноморфам, а от тебя разит просроченными духами, как от дешёвой, захватанной проститутки. Шмара моя чистоплотненькая, от твоей чистоты так и тхнёт бешенством матки. Отправляя в космос, таким как ты идеалисткам, не помешало бы предварительно заштопать все отверстия. Если ты так боишься испачкаться, какого рожна попёрлась к звёздам? Все белоручки тихо-мирно почивают на лаврах далёкой Земли. Хочешь быть первооткрывательницею миров — будь ею, ничего нельзя сделать, не вынув руки из карманов. Нет, мы не два сапога пара, хоть оба и чудовища, но ты чудовище гораздо хуже. Ты полюбила потому что тебе некуда больше деваться, полюбила из слабости и в силу необходимости, выбрала более лёгкий путь, пошла на поводу у своего влагалища. По большому счёту, тебе всё равно какого монстра любить, тебя устроит любой, ни перед одним из них ты не сможешь устоять, ты просто питаешь к ним слабость, тебе по душе быть подстилкой для чудовища. Ты приклеилась ко мне своим человеческим дерьмом и тебя не отодрать, только дерьмо тебя удерживает рядом, оно — это и есть твои чувства. Ты так и не ступила дальше своего пола и что самое страшное — никогда и не ступишь, это твой потолок. Твоя правда: у меня за душой только мой пенис, но стократ хуже то, что и у тебя за душой он же — мой разлюбезный пенис и ничего больше.