Лишенный высокой протекции, граф не впал в отчаяние, а самовольно явился в Царское Село, где имел приватную беседу с генерал-лейтенантом Шевичем, командиром Лейб-гвардейского гусарского полка. Горячность корнета и его готовность претерпеть любые лишения, лишь бы получить заветную вакансию, произвели на Ивана Егоровича приятное впечатление. К тому же, военное и штатское образование, которое по условию записи в полк граф Ян Казимир обязался предоставить сыну, было столь блестящим, включая в себя, кроме русской грамоты, арифметики и истории, геометрию, тригонометрию, фортификацию, инженерную часть и военную экзерцицию, что генерал дозволил ему до прохождения аттестации нести полковую службу вне штата на правах юнкера.
* * *
Корнет, до этого дня стакана воды из графина не наливший без помощи камердинера, перебрался из Петербургского особняка в казармы, вставал в шесть утра по побудке и, надев простой китель и фуражку, мчался на конюшню — самолично чистить коня. В Царское Село он взял с собой гнедого красавца Йорика, резвого английского скакуна-двухлетку, оставив второго предназначавшегося для службы коня на домашней конюшне, дожидаться вакансии. Отводил Йорика на водопой, задавал овсу, и только потом шел умываться и завтракать. Завтрак нижних чинов состоял из чая с хлебом, и корнет делил его со своими будущими подчиненными, не гнушаясь ни простым разговором, ни дружеской шуткой. После чего, по причине его ничуть не радовавшей, время, предназначенное на бритье, уделял чтению воинских уставов.
Учения, обед щами да кашей, с прибавлением розовой ветчины и эмментальского сыру из собственного запаса, потом снова экзерциции в выездке и стрельбе. И так до вечера, когда, после сигнала трубы к отбою, юнкер снова превращался в блестящего обер-офицера и светского повесу и шел наносить визиты друзьям по полку или отправлялся в офицерское собрание.
Через месяц пришел ответ на его прошение. «Зачислить в полк сообразно результатам аттестации». Экзаменовал его лично Шевич, и Войцех, показавший себя с лучших сторон как на письменном испытании по всем воинским наукам, так и в манеже, был, наконец, принят в полк корнетом, с зачислением на довольствие. Жалование его составило двести семьдесят шесть рублей в год, и Шемет, только за лошадей выложивший по тысяче целковых, понял, наконец, почему за последний год обер-офицерский состав Лейб-гвардейского гусарского полка обновился чуть не в половину.
Повышение в гвардии шло быстрее, славы и почета было больше, связи и знакомства заводились самые блестящие. Но отцовские имения шли с молотка, небольшие состояния перекочевывали к портным, шорникам и скорнякам. А также к держателям рестораций и не упоминаемых в свете общественных домов. Гусары жили весело и широко, несмотря на всеобщую нехватку денег, и особенно широкий размах этот разгул принял теперь, когда предчувствие скорой войны заставляло молодежь лихорадочно прожигать последние дни мирной жизни.