— Как перчатка! — восторженно заявил Карл Иоганнович, обходя Войцеха и одобрительно кивая самому себе. — Еще полвершка в спину забрать, и займемся расшивкой.
Шемет промолчал. Он чувствовал себя зажатым в тиски и не то что говорить, дышать мог с превеликим трудом.
— Ментик после подгонять будем, ваше сиятельство, — продолжил Гейдеман, — когда доломан готов будет. Чакчиры примерить не желаете?
— Уж вместе с ментиком, Карл Иоганнович, — выдавил из себя Шемет, — в полном комплекте.
— Мануфактуру проинспектировать извольте, ваше сиятельство, — вмешался подмастерье, — ввечеру от Скосырева доставили.
Он развернул увесистый пакет, положив на стол. Галуны, шнуры, канитель заискрились драгоценным блеском, засверкали литые пуговицы, мягко блеснул круглый серебряный медальон с золотым орлом.
— Едва не запамятовал, ваше сиятельство! — воскликнул Гейдеман, вытаскивая медальон из-под мотков витого шнура. — Петрушка! Неси обновку!
Петрушка бросился в соседнюю коморку и вернулся оттуда, неся в руках отороченную по краям золотым позументом леопардовую шкуру — с головой, хвостом и серебряными когтями на лапах. Голова «барса» выглядела как живая, в янтарных глазах сверкали гагатовые вертикальные зрачки.
Войцех и вправду забыл, как дышать, глядя на эту красоту. Карл Иоганнович накинул «барса» на левое плечо Шемета, закинув правую переднюю лапу на грудь, а правую заднюю проведя под правой рукой. Ловко прикрепил когти к медальону с орлом.
— Ну! — воскликнул он, обращая Войцеха лицом к большому венецианскому зеркалу. — Что скажете, ваше сиятельство? Да хоть сейчас на парад!
— Парад через месяц, — Войцех нашел в себе силы улыбнуться и с трудом удержался от того, чтобы не пощекотаться щекой о пушистое ухо лежащей на плече головы, — эх, дотерпеть бы.
— Терпение — добродетель, — наставительно произнес мастер, — так что, ваше сиятельство, чакчиры примерять будем?
— Неси уже, — покорно вздохнул Шемет, — потерплю.
* * *
Парадный мундир тончайшего аглицкого сукна, на расшивку которого ушло чуть не полфунта золотого шнура и галуна, не считая полутора фунтов литых пуговиц чистого золота, пряжек, крючочков и прочей ювелирной мануфактуры, Шемет заказал по самому радостному случаю.
Уже к концу октября запасный эскадрон Лейб-гвардейского гусарского полка, где он числился корнетом, распустили, определив нижние чины в дополнение к пяти строевым эскадронам, а офицеров разослав в армейские части с повышением. Войцех, подавший прошение о зачислении на действительную службу в Лейб-гвардию, пока остался в столице.
Разумеется, чтобы получить нежданно открывшуюся в полку вакансию, ему достаточно было обратиться к Огинскому, бывшему в то время доверенным лицом Государя. Но Михаила Клеофаса Войцех избегал с того дня, как друг семейства, которому отец, отъезжая в Мединтильтас, препоручил заботу о юном корнете, с некоторым запозданием обнаружил, что граф Шемет более чем за год, прошедший со дня начала его вольной жизни, ни разу не показался у мессы и не был у исповеди. Состоялся неприятный разговор, в протяжении которого Шемет проявил вольнодумство, довольное для того, чтобы в иное время и в ином месте попасть на костер, и отказался вслед за Огинским повторить Credo, заявив, что ложь пятнает честь шляхтича более, чем неверие.