Короткая передышка в Белль-Альянс едва оставила гусарам время обтереть взмыленных коней и выпить по порции джина, которым щедро поделились англичане. Блюхер рвался лично возглавить преследование бегущего неприятеля, но Гнейзенау убедил старого фельдмаршала беречь силы и сам повел вперед уставшие, но все еще горевшие боевым задором прусские части. Британцы остались на месте, взяв на себя помощь раненым и последний долг мертвым.
* * *
Дороги заполнились толпами беглецов, лошадьми и повозками, теснившими и давящими друг друга в слепом ужасе, рвущимися вперед, подальше от хищного рева прусских боевых труб, барабанной дроби, мерного топота марширующих ног, гулкого отзвука копыт, заполнивших всю равнину. Подальше от штыков и сабель, от выстрелов в спину, от безжалостного врага, рвущегося отомстить за Линьи, за Аустерлиц, за Йену, за позор Парижского мира и Венского конгресса.
Черная смерть летела за ними по пятам под бледным серпом юного месяца, и они не смели оглянуться на нее ни через левое, ни через правое плечо. Быть беде, быть беде, — стонала под тысячами подков земля, и солдаты бежали вперед, сломя голову, бросив оружие, бормоча на ходу молитвы равнодушным и пустым небесам.
Пехота шла по дорогам под барабанный бой, конница летела сквозь поля, втаптывая еще не созревшие колосья в мягкую землю, и мертвенный свет луны сиял на окровавленных клинках, вздымавшихся для удара, и падающих, как нож гильотины, как топор палача, как последний приговор войны.
* * *
Рука, перетянутая платком, отчаянно болела, рукав доломана отяжелел от сочащейся крови, голова кружилась, то ли от слабости, то ли от ненависти к врагу. Месяц наливался алым, темная земля морщилась под копытами от боли, сабля свистела в руке, рассекая ночную тьму, с всхлипом вгрызаясь в человеческую плоть, рубя и кромсая ее, как тушу на бойне.
Увлеченный погоней Войцех уж давно отбился от эскадрона, Йорик несся по брюхо во ржи, догоняя одиноких беглецов, думавших спасти свои жизни в стороне от всеобщего столпотворения. Впереди замаячили темные фигуры — десяток, не меньше, но гонимый жаждой крови Войцех пришпорил Йорика, стремительно приближаясь к остановившимся при звуке погони французам.
— Мы сдаемся, господин офицер! — пожилой гренадер поднял руки, отбрасывая ружье. — Пощадите!
Его товарищи не спешили расстаться с оружием, видно, надеясь, что одинокий всадник даст им уйти. Войцех прошел сквозь сбившихся в кучу французов, как мясницкий топор сквозь мякоть, сабля разрубила меховую шапку гренадера, на землю посыпались пальцы, прикрывшие голову от удара, тело мешком осело к ногам Йорика.