— Скворцы! — кричит Симукас. — Ну-ка, отгадай, сколько их!.. Один, два, три, четыре… десять… четырнадцать, пятнадцать… двадцать… сто десять, сто одиннадцать!..
— Отгадай ты! — говорю я. — Какое тут сто одиннадцать! Их будет тысяча, не меньше.
Стайка птиц постепенно сливается в одно неясное пятно, которое вдруг стремительно взмывает вверх, потом чуть спускается и, словно шапка, повисев немного в небе, опять падает вниз где-то за лесом.
— Я еще вижу их!.. Нет, не вижу… Нет, вижу!.. — Симукас, прищурив глаза, глядит вдаль. — Они уже за Каунасом!
Симукас все знает, и лучше не пытайся его переспорить. Он мне объясняет, что этих птиц называют скворцами[1] потому, что они разговаривают между собой.
— А другие птицы разговаривать не умеют, — добавляю я.
— Умеют! И аисты разговаривают. Знаешь, они так клювом: кап, кап, кап… А собаки умеют читать, и наша кошка читает, и ваша, и Кудокасов Жеюрис тоже читает…
По словам Симукаса выходит, что собаки и даже овцы умнее нас.
Уже поздний вечер. Тени, падающие от коров и домов, растягиваются по всей деревне, и мы с Симукасом решаем разжечь на следующий день костер, а чтобы было больше дыма, уже с вечера запасаемся сырым мхом.
И сегодня у меня перед глазами стоит этот вечер. Симукас бежит по клеверу, потом останавливается и кричит мне:
— Смотри! Я еду на велосипеде. Трю-трю!
Симукас бежит и прыгает то на одной, то на другой ноге — так он изображает езду на велосипеде. Некоторое время я вижу его, потом голова его теряется в темных волнах клевера. На небе, в том месте, куда спускается солнце, долго еще стоят тянущиеся ввысь длинные красные пальцы. Я смотрю на запад, прислушиваюсь к плывущим, поглощающим все вокруг звукам, вижу, как в облаках поднимается огромный охотник, а за ним собака. Мне делается страшно. Я бросаюсь к матери, которая доит корову, и испуганно шепчу:
— Мама, мама…
— Что, деточка, что?.. Вот за день набаловался, наплясался, а теперь… Сейчас я пригоню коров, ступай домой, — говорит она, и теплое пахучее молоко тонкими белыми струйками грустно поет в подойнике.
Огромный охотник идет по облакам, взбирается на самое небо. Густая темнота заволакивает мне глаза. Я хочу показать матери охотника; прижимаясь к ней, обхватываю обеими руками ее голову и говорю дрожащим голосом:
— Мама, смотри, какая собака на небе… Она разорвет Симукаса…
— Деточка, да ты уже спишь… Ступай домой, ступай, я сейчас вернусь.
Но я боюсь даже двинуться с места. Мать поворачивается к западу, на ее лице вспыхивает последний луч заката. Охотник идет прямо на нас. Я начинаю дрожать. И когда мать, подоив, распутывает корову, я бегу рядом с ней, вцепившись в ее юбку и спрятав голову в ее подол. Я не хочу смотреть на этот страшный и грустный вечер.