Сахарные барашки (Цвирка) - страница 77
— Да твой отец и ковать не умеет! Вот наш выкует все, что только захочешь, — ответил младший.
— А мой отец может дудку из меди выковать и ружье тоже, — не сдавался Стяпукас.
— Попроси своего отца, может быть, он крючок тебе выкует, чтобы нос чистить. Вон какая сопля, целая сосулька висит! — словно кнутом стеганул Стяпукаса Прунце и, пронесясь мимо, так сильно толкнул его, что тот только всплеснул руками и, взмахнув в воздухе своим деревянным коньком, растянулся на льду.
Старостины дети хохотали до упаду. Как только Стяпукас поднялся, забияки толкнули его еще раз. Однако ему кое-как удалось отползти со льда. Мальчик отряхнул снег и сказал:
— А я зато знаю одну вещь… У нас на гумне что-то есть, а вы не знаете. Вот вам! Если бы я вам рассказал, вы бы мне все на свете отдали — и органчик, и коньки, и всех голубей отдали бы, вот вам! А я не скажу!
Старостины дети сразу насторожились. Их одолевало любопытство. Прунце, подкатив к Стяпукасу, спросил его уже совсем другим тоном:
— А что же такое у вас на гумне?
— А вот не скажу!
— Чего же ты разозлился? Хочешь — я сниму коньки, и ты катайся сколько хочешь. Целый час можешь кататься. Только скажи.
— А вот не скажу!
— Не скажешь?
— Не скажу.
— А если я пару желтых голубей тебе дам?
— Все равно не скажу!
— А если книжку с картинками?
— Не скажу!
Прунце носился так быстро, что никто за ним не мог угнаться.
Прунце схватил за руку пытающегося улизнуть Стяпукаса и стал выкручивать ему пальцы. От боли у Стяпукаса даже в глазах потемнело. Только теперь, увидев искаженное злобой лицо Прунце, мальчик понял, что попал в лапы жестокому, беспощадному врагу и никакими мольбами от него не отделаться. Стяпукас понял, что он совершил что-то страшное и непоправимое. Всем своим существом мальчик чувствовал, что он не должен был говорить этого. На короткое мгновение ему представился человек, лежащий на гумне, в сене, потом мужики, повешенные на Бурбинской пустоши, и душу его охватил страх.
— Скажешь или нет? — кричал Прунце.
Повалив Стяпукаса наземь, он вывернул ему руку и так придавил коленями грудь, что у бедняжки захватило дыхание.
Поняв, что больше ему уже не выдержать, Стяпукас сквозь слезы крикнул:
— Ну пусти, тогда скажу!
Его охватило желание только на один миг освободиться от мучений, а потом — хотя бы смерть… Прунце отпустил его руку.
— Это заяц, — сказал Стяпукас первое, что пришло ему на ум.
И это его спасло.
— Какой заяц, живой или мертвый? — быстро спросил Прунце.
— Мертвый, — ответил Стяпукас, еле соображая, что говорит.
Прунце встал, опустил руку в карман, вынул оттуда горсть гороха и высыпал его в рот. Он смотрел на Стяпукаса, жевал и смотрел. Оба его брата стояли рядом.