Сахарные барашки (Цвирка) - страница 84
— А не почудилось тебе? — спросил другой, прислушался и ничего не услыхал, но все-таки вынул из-за пня четыре гранаты и положил их перед собой.
— Ну, а теперь?
Пение птицы становилось все явственнее. Тот, который первым услышал его, стал внимательно отсчитывать:
— Раз, два, три, четыре… — и рукой отбивал счет.
— Отряд из тридцати двух человек, — произнес он наконец, внимательно вслушиваясь в трели птицы, говорящей на таком ясном, но только им одним понятном языке.
Неожиданно раздалось кукованье кукушки.
— Два пулемета, — определил он по доносившимся звукам.
— Начнем, — сказал, берясь за ружье, бородатый мужчина, весь опоясанный пулеметными лентами.
— Поторапливайся, — кладя гранаты, ответил тот, кто прислушивался к трелям птицы. — Там нас ждут. Мы с дядей Стяпасом пропустим их, а когда вы начнете, мы станем жарить по ним сзади. Не забудь Соловушку, если что случится. Он со вчерашнего дня, бедняга, ничего не ел…
Через некоторое время около молодого ельничка показался отряд немцев. Соловушка заливался все с прежним жаром, но для тех, кто понимал язык его трелей, это было только повторение того, что было уже известно людям, скрывавшимся в чаще леса.
Когда солдаты вышли на небольшую прогалину, на пение соловья из кустарника эхом отозвался свист. Мальчик, который шел по краю тропинки, юркнул в чащу леса.
Ружейный залп, нарушивший тишину, свалил с ног офицера; тот даже не успел поднять оружия. Он упал на пыльную тропинку. Один за другим, сраженные меткой пулей, падали солдаты. Стоны, крики ужаса, растерянные выкрики команд стояли в воздухе.
Но скоро лес снова затих, кровь убитых фашистов исчезла в мягкой песчаной почве без следа.
На следующий день в самом конце деревни, у перекрестка, на своем обычном месте, подле канавы, снова сидел тринадцатилетний мальчик и что-то строгал из дерева. Временами он зорко оглядывал ведущую в деревню дорогу. Казалось, будто он кого-то выжидает.
И снова в воздухе переливалась чудесная мелодия, которую не слишком привычное ухо не отличило бы от соловьиной трели.
1942
ПОЦЕЛУЙ
Прожила с ним Агнешка тридцать лет. Тридцать лет он не подымал голоса ни на нее, ни на детей. Без ее совета никогда ни одного дела не решал. Она вожжи в руках держала. И какое бы горе на него ни свалилось, он оставался таким же безропотным.
— Хоть бы застонал, хоть бы поохал! — не раз жаловалась Агнешка.
Поранив как-то топором ногу, он только крепко зажал рукой рану и так до самого вечера прождал прихода фельдшера. Когда вытаскивали осколки раздробленной кости, он только повернулся к стене — и все. Замученные болезнями, слабые от рождения, один за другим умирали у них дети, и отец хоронил их без слез, сухими глазами глядя в могильные ямы.