Дима удивленно распахнул глаза.
— Про себя?
Кивнула.
— Можно.
— Я… ленивый бездельник.
— Не пойдет.
Он хитро прищурил глаза.
— Что-то гадкое нужно?
— Да.
— Совсем-совсем гадкое?
— Ладно, все. — Я выдохнула. — Мне не нравится, что ты не можешь быть серьезным. Вот, сказала.
Дима почему-то не выглядел особо расстроенным.
— С тобой ведь я серьезен. Не?
— И да, и нет. — Мне пришлось прокашляться, чтобы собраться с мыслями. — Понимаешь, все у тебя легко. Так ведь не бывает. И мне становится страшно, что если мы… вместе… и… я вдруг захочу поговорить с тобой серьезно, а ты меня не услышишь. — Закрыла глаза, вздохнула, открыла их снова. — «Хи-хи-ха-ха» — оно не всегда бывает уместно, если дело касается проблем и отношений. Ты всегда такой?
— На тебя прямо сейчас все вывалить? — Он засиял так, будто собирался осветить весь мир вокруг. — Или постепенно?
— Даже взять мою маму. Я молчу, что ты, позабыв о приличиях, панибратски разговаривал с преподавателем. Но мама! Моя мама! Блин, это даже сводничеством назвать нельзя. Это… это… я не знаю. Хуже!
Дима кивнул.
— Я должен был спросить у тебя, понял. — Теперь Калинин действительно выглядел виноватым.
— Ты заигрался. — Я махнула рукой в сторону кафе. — Вон, Суриков тоже думал, что все должен решать за меня. Как итог — я его боюсь. Он же неуправляемый!
— Ох, да, твой брат совсем без башки! — Весело рассмеялся Дима, снова нежно взяв мои ладони в свои.
— Не знаю, что между нами происходит. — Сделав над собой усилие, подняла на него глаза. — Но одну могу сказать честно. Мне нужен человек надежный.
И захотелось снова закрыть глаза. Чтобы спрятаться. Мир будто перевернулся. Наконец-то, я это сказала.
Это как долго что-то держать в себе и, наконец, произнести вслух, боясь осуждения. Я привыкла к тому, что девочка должна нравиться, девочка должна быть красивой и веселой, должна-должна-должна. И тут первый раз в жизни прямо говорила другому человеку, чего хочу. Пятьдесят на пятьдесят. Теперь он испугается и убежит, либо сделает вид, что не испугался, и сольется позже.
Но я обещала Ане. Дала подруге слово. Это было, когда меня впервые прорвало после истории с Костылем. Впервые, когда я смогла рассказать об этом кому-то еще. Просто открыть рот и сознаться. А потом рыдала, заливая кухню кафе водопадами слез и говорила-говорила. Без умолку. Знаете, это было похоже на принцип работы баллончика с монтажной пеной: ты только нажал на рычаг, а из носика уже потекла тоненькая струя. Потом она начала увеличиваться в объеме, еще и еще, и так, пока не достигла гигантских размеров.