Он походил больше на сладкоежку, дорвавшегося до холодильника. Хватал одно, другое, потом бросал, принимаясь за третье. Но ему все прощалось, ведь их коллектив был временным явлением для воплощения в жизнь какой-то гениальной супер-секретной Суриковской затеи. Какой? Об этом, казалось, даже сам Пашка ещё толком не знал. Но затеял, да.
А Дима… Ему просто было приятно опять, после долгого перерыва, взяться за палочки. Он задавал ритм и улыбался еще ярче, чем прежде.
Казалось бы, просто колотил по барабанам и тарелкам, но делал это так виртуозно, что извлекаемые звуки проникали даже под кожу. Заставляя меня безумно им гордиться и восхищенно хлопать в ладоши. Калинин не терпел, он получал настоящее удовольствие.
И не посмотрел косо на моего занудного братца даже тогда, когда тот целый день, командуя, изводил их, пытаясь сыграть Rock with you Майкла Джексона. Им даже удалось заставить меня пару раз напеть ее в микрофон под музыку. Вот тут уже в моей душе родился целый ураган эмоций, которые трудно было описать чем-то еще, кроме неадекватного радостного визга.
Пашка ценил эту Димину терпимость и все больше, казалось, проникался к нему доверием, но на любые попытки Калинина прикоснуться к его сестре смотрел с еле сдерживаемым ужасом в глазах. Действительно, что-то ужасное и инопланетное! Кто-то прижимается к Маше прямо у него перед носом! На диване репетиционного гаража! Сажает ее на колени, зарывается носом в шею, наматывает прядь волос на палец и говорит (свят-свят!) какие-то непристойности на ухо.
Суриков кипел, сверлил взглядом или отворачивался, но все же раз от раза пытался свыкнуться с новой суровой реальностью, где его обожаемая сестренка нетвердыми шагами вступала во взрослую жизнь.
У него на глазах мы не целовались. Нет. Совсем. Дабы не травмировать неустоявшуюся детскую психику братца. Это был наш негласный договор, но нерушимый. Легкие касания губами украдкой не в счет.
А под конец недели мне вовсе начало казаться, что Пашкины глаза расширялись всякий раз при виде нас лишь по одной лишь причине — от ревности. Но теперь не ко мне, а к новому другу, Диме. Мне даже открылась истина. Возможно, Суриков впервые пожалел о том, что я не родилась мальчиком. Ему бы определенно было лучше в компании с братом, нежели с неумехой-трусихой-сестрой.
И он не отпускал нас от себя ни на шаг.
Димка падал рядом со мной на диван, целовал в щеку и забирал альбом, чтобы порисовать. Суриков тут как тут: уже сидел рядом и гипнотизировал взглядом чистый лист в ожидании шедевра. Дима рассказывал анекдот, Павлик (знаток афоризмов и народной мудрости) прибегал даже с толчка, чтобы рассмеяться громче всех. Калинин приглашал меня в кино, Пашка бесцеремонно увязывался следом. И тогда нам приходилось устраивать двойное свидание, вызывая на помощь Солнцеву. Только она могла на какое-то время приковать взгляд Пашки к себе. Но даже в темноте кинотеатра деликатное покашливание братца не давало нам с Димой слиться в страстном поцелуе.