Через пару часов я уже шел по направлению к трассе. Рев Илюхиного Зверя, покоряющего очередной поворот, ласкал слух. В первый раз я ощутил пустоту. Сказать, что бросаю суперкросс, было минутной слабостью, просто очередной блажью. Нет, даже трусостью. Самое время в этом сознаться. Хотя бы самому себе.
Трудно было сейчас отмотать назад и переиграть, а еще труднее было представить, что больше не будет того адреналина, который заполнял меня изнутри, давил и взрывался, выплескиваясь наружу, на заездах. Скука, жажда новых ощущений — вот что толкнуло меня тогда на погоню за адреналином еще большим, еще более концентрированным и острым. И за это я временами даже ненавидел себя.
— Хэй! — Махнул приветственно.
Брат, слетев с последней волны гребенки вниз, немного притормозил и показал пальцем жест, означавший, чтобы я подождал его у финиша. Он собирался проехать еще круг.
Глянул на часы. Покрутил перед глазами коробку с купленными наушниками. Тяжело вздохнул.
Леманн младший меня точно убьет. Тут даже к бабке не ходи. Слушать не захочет.
Но к кому я мог еще обратиться, если не к человеку, похожему на меня, как две капли воды? Будет отказываться, но, в конце-то концов, все равно согласится. Он ведь такой. Побесится, но уступит все равно. Всегда уступал мне.
Всего-то и нужно: прикинуться мной, поговорить с ней, вручить наушники, выболтать номер телефона или переназначить свидание на другой день. Ерунда. Вот просто как два пальца об асфальт.
Илья
Почему я согласился выступить под именем брата в финальном заезде? Да потому что хотел этого. Не обидно ли было мне, что все лавры достались ему? Конечно же, нет.
Ведь Он-то знал, что только Я мог в нем победить. И победил. И мне тогда казалось, что это убавит количество его понтов, умерит самолюбование, но вышло как раз наоборот. Кирилл с удовольствием принимал поздравления и гордо поднимал над головой заветный кубок. И единственным, что вызывало теперь его раздражение, был факт, что кто-то в мире знает о его обмане. И этим кто-то снова был я, что неумолимо отдаляло нас друг от друга.
Вот и сейчас он стоял, навалившись плечом на ограждение и не боясь запачкать белоснежную футболку. Смотрел на меня привычно хмуро, как смотрят утром на собственное отражение. Недовольно разглядывая каждую деталь лица, словно придираясь, ища недостатки. Но при этом натянул дежурную улыбку, которая должна была обозначать в его понимании радушие.
Остановился подле него, заглушил мотор, слез, поставил байк на подножку, снял маску и шлем. Втянув жадно запах пыли, адреналина и выхлопных газов, повернулся к брату и протянул руку. Рукопожатие вышло крепким. Но в нем явственно ощущался какой-то непривычный доселе холод. Мы больше не были сросшимися деревьями с переплетающимися ветвями, у нас не было одного на двоих сердца, мы не дышали одновременно в такт друг другу. Нас что-то словно разъединило насильно. Или кто-то.