— Нет. — Пищит она. — Не в порядке.
И звук повторяется.
«Бедная…»
— Я могу вам помочь? — Интересуюсь я.
— Мясо. — Стонет Алиса. — Запах! Я не могу… — Звуки повторяются. — Не могу выйти, он везде…
И тут я догадываюсь.
Однажды, когда Аня была беременна Антошкой, она решила сварить уху. Вернувшись со смены, я застал её рыдающей на лестничной клетке. Она жаловалась, что не может вернуться домой, потому что запах буквально «преследует её», и поэтому просидела в слезах на ступенях в подъезде целых два часа.
Токсикоз.
Я засучиваю рукава рубашки и направляюсь в кухню.
Распахиваю там окно, беру прихватку, достаю мясо из духовки, перекладываю в найденный в шкафу стеклянный контейнер и плотно закрываю крышкой. Расправившись с тем, что должно было стать нашим ужином, я проветриваю и убираю помещение. Оставив дверь в кухню закрытой, я распахиваю окно в гостиной и возвращаюсь к двери в ванную комнату.
— Минут через пять можно будет возвращаться. — Сообщаю я Алисе. — Сейчас кухня проветривается.
— Спасибо. — Всхлипывает она.
— Как вы там?
— Простите меня, я всё испортила…
— Вовсе нет. — Убеждаю её я.
Через пять минут девушка выходит.
Она умылась, и теперь выглядит ещё более нежной, свежей и уязвимой. При её появлении моя уверенность в себе улетучивается вместе с запахом мяса. Моё сердце стучит, как многотонный паровоз.
— Мне уже лучше. — Сообщает Алиса, виновато оглядывая гостиную.
Я закрываю форточку.
Мы молчим.
Смотрим друг на друга.
— Если вы голодны, мы можем сходить в ресторан. — Брякаю я. Девушка ломает пальцы, кусает нижнюю губу, и я догадываюсь, что сморозил глупость. — Хотите, просто прогуляемся?
— Я не знаю… — Она выглядит расстроенной.
— Вам нужен свежий воздух, идёмте. — Почти приказываю я.
Помогаю ей одеться, и вывожу Алису на улицу.
Обычно я использую этот тон разговора, когда вижу, что нерадивый пациент отказывается принимать лекарства — это всегда помогает, и теперь мне становится неловко, что я применил его и в жизни.
— Теперь мне действительно легче. — Признаётся девушка, когда мы отходим от дома.
Каблучки её демисезонных ботиночек тихо стучат по асфальту.
Мы идём вдоль вечерней улицы, под нашими ногами хрустят сухие желтые листья, а над головами разливается густой оранжевый свет фонарей.
Нужно о чём-то говорить, нужно взять её за руку, нужно разрядить обстановку, но… я кажусь самому себе обросшим тиной, тяжёлым болотным камнем. Тянуться к этой девушке — всё равно, что тянуться к свету из мутной воды: цель кажется недостижимой, а старания напрасными. Ей не место в моём личном душевном болоте.