Наконец, покончив с влажной уборкой, я загружаю купленные продукты в холодильник и включаю его в розетку. Он начинает мерно урчать, а я мою в раковине руки и медленно поднимаюсь по скрипучей деревянной лестнице вверх.
Где-то на задворках моего сознания топают детские ножки: кто-то резво сбегает вниз по этим ступеням. Та-та-та-ра-та-та-та! «Осторожнее, Карин! - предупреждает женский голос из кухни. – Не упади!»
Это тоже из снов? Или я медленно схожу с ума?
Замерев у дверей одной из спален, я втягиваю носом спертый воздух. Только через минуту у меня хватает смелости войти внутрь. Дверь под нажимом ладони отворяется, и я вижу стандартную спальню: кровать, прикроватная тумбочка, платяной шкаф. Никаких изысков, бледно-желтые обои в цветочек, шторы аккуратно прихвачены старомодной атласной лентой, в воздухе едва уловимый запах лаванды – очевидно, от саше, которые обычно хранят в шкафах, как средство от моли.
Значит, не угадала. Это спальня бабушки.
Иду к следующей комнате, толкаю дверь, и тут мое сердце щемит. Нет, не от того, что я узнаю комнату, которую видела во сне – это помещение мне совсем не знакомо. А от того, что вдруг понимаю: это комната молодой девушки. И вещи в ней не тронуты. Наверное, все здесь так же, как и было в тот день, когда она покинула этот дом. Будто время остановилось и с тех пор не шло.
Я вхожу и осматриваюсь.
Вместо обоев на стенах нарочито небрежно нанесенная штукатурка, наспех покрытая белой краской и завешанная различными рисунками – карандашными эскизами, акварельными пейзажами и пастельными зарисовками природы. Неужели, моя мать когда-то рисовала?
В углу компьютерный стол и кресло на колесиках, на столе горой навалены книжки, журналы, а у покрытого пылью старого компьютера валяются объемные наушники, блеск для губ и вскрытая упаковка жевательной резинки, которую производили лет так двадцать назад.
Я долго изучаю каждый предмет интерьера и каждую вещь, принадлежавшую моей матери. Судя по ним, в душе она была совсем еще ребенком, когда покинула отчий дом: на кровати, навалившись на подушку, сидит плюшевый мишка с пуговками вместо глаз, на полях тетрадей и в ежедневнике выведены сердечки и слова из романтичных песен, а закладками служат фантики от шоколадных батончиков.
Я рассматриваю ее давно засохший лак для ногтей с блестками, розовую расческу, цветные гольфы в ящике комода, платья в шкафу и пришедший в негодность, но зачем-то бережно сохраненный на полке, гель для волос. И у меня подгибаются колени, ведь, несмотря на рассказы тети Ингрид, я знакомлюсь с мамой впервые именно сейчас. Я будто прикасаюсь к ее руке, смотрю в ее глаза, хотя передо мной лишь то немногое, что осталось от нее после смерти.