Ингрид садится на край моей кровати, подает чай и оглядывает комнату, погруженную в полутьму с тех сторон, куда не льется свет ночника. Цвет ее глаз меняется с коричневого на жемчужно-серый, точно также, как обычно меняется цвет опала на ее перстне, когда она печалится или злится. Взгляд тети буквально кричит о безмерной тоске по прежним временам и беспечной молодости – в компании моей мамы, разумеется.
- Как же ты тут ночевала одна, детка? – Ее обычно звонкий, заливистый голос сейчас звучит глухо.
Я делаю глоток ароматного напитка и ощущаю специфичный мускатный привкус на языке – дягиль.
- Мне было не страшно. – Признаюсь я, удивляясь самой себе. – И кстати, даже бессонница отступила.
- Это все Реннвинд. – Замечает она. Качает головой, и ее кудрявые волосы, рассыпаются по плечам, будто хрупкие колосья пшеницы. – Место силы.
- Ты о природе здешних мест? Она тебя вдохновляет? – Мои пальцы обнимают пиалу и согреваются от ее тепла.
- Здесь особая земля. – Улыбается Ингрид. – Она раскрывает скрытые таланты. Потому и люди здесь живут особенные. – На ее щеках отмечаются глубокие озорные ямочки. – Не все, конечно, но скоро ты все увидишь и сама поймешь.
Я делаю еще глоток.
- Ты говоришь загадками.
Тетя кивает.
- Просто ты – особенная, Нея.
- Почему? – Хмурюсь я.
Ингрид, нежно улыбнувшись, гладит меня по плечу.
- Есть вещи, которые не расскажешь словами. Ты должна сама понять. Этот город сам тебе все объяснит.
- Хм. – Мой взгляд погружается в напиток, в котором танцуют крошечные чаинки и мельчайшие части соцветий. – Это как-то связано с моими снами? Они что… пророческие?
Тетя снисходительно вздыхает.
- Иногда сны – больше, чем просто сны.
Она принимает из моих рук пиалу и ставит на столик.
Я чувствую, как ее руки заботливо подтыкают одеяло, вижу ее лицо – как через мутное стекло, вижу перстень – опал становится почти белым. И мне так хорошо. Никакой бессонницы, я просто медленно погружаюсь в убаюкивающий сон.
Шкатулка с красным бархатом на потертой столешнице, слабый свет через винтажное окно, закругленное сверху, скамья с каменным основанием – точно как в парке, и черный кот, лениво ступающий по ней своими мягкими лапами.
Я не знаю, что это за место, но мне тут хорошо.
Сажусь на качель, обхватываю пальцами цепи и раскачиваюсь. Вдалеке желтый диск садится за острый гребень черной горы, и закат разливается красным: кажется, будто солнце поранилось и источает кровь. Так много крови, что она растекается, затапливая горизонт и окрашивая собой макушки вековых елей.
А потом я вижу лицо Сары.